застрелился.
Отец со вздохом поднялся.
– Боюсь, сейчас у нас не получится толкового разговора. Ты слишком взвинчен, тебе нужно отдохнуть и успокоиться, смириться с мыслью, что я жив. Тебя отвезут ко мне домой, располагайся там – отныне это и твой дом…
Я гордо вскинул голову:
– Мне ничего не нужно от тебя. Прикажи отправить меня в тот лагерь, где держат остальных наших.
– Нет, сын, – ответил он властно. – Ты будешь жить в моем доме. Так я решил, и так оно будет. На Ютланде мое слово закон, привыкай к этому. А насчет своих товарищей с корабля не беспокойся – их скоро освободят. Проведут с ними собеседование, подыщут каждому работу по специальности, обеспечат жильем… Вижу, ты не веришь мне. Как хочешь. Но через несколько дней сам в этом убедишься. Как раз о трудоустройстве экипажа я и собираюсь говорить с Павловым, Томассоном и Крамером. На нашей планете для всех найдется достойное место. Кстати, ты ни о чем не хочешь попросить меня?
– Нет, ни о чем.
– А зря. Насколько мне известно, у тебя есть две девушки. Здесь это считается в порядке вещей. Если хочешь, я немедленно распоряжусь доставить их к тебе. Ну как?
Я промолчал, крепко сжав губы и отчаянно борясь с желанием сказать «да».
– Воля твоя, – так и не дождавшись ответа, пожал плечами отец. Он протянул было руку, чтобы нажать кнопку вызова, но в сантиметре от нее остановился и задумчиво посмотрел на меня. – И еще одно, Алекс. Это касается твоей матери… Она не совершала самоубийства, ее убили «эсбэшники».
– Ты лжешь! – воскликнул я.
– У меня есть все доказательства. Медицинское заключение, материалы служебного расследования с грифом высшей секретности. Твоя мать, моя жена Мэган, умерла еще за день до того, как я инсценировал гибель своего корабля.
– Нет! Нет… – Я почувствовал, как у меня подкашиваются ноги. – Это фальшивка!
Отец обошел стол и крепко схватил меня плечи.
– А ты сам подумай, сын. Ты должен помнить свою мать. Должен помнить, как сильно она тебя любила. Разве могла она бросить тебя? И разве могла она убить вместе с собой еще не родившегося ребенка – твою сестру, которая так и не появилась на свет…
Когда я проснулся, за окном уже смеркалось. Я лежал на диване одетый, а рядом на столе светился голографический экран включенного компьютерного терминала.
Мне понадобилось несколько секунд, чтобы разогнать остатки сна и вспомнить предшествующие события. Когда меня привезли в отцовский дом, я, отказавшись от обеда, сразу поднялся на второй этаж, где мне уже приготовили спальню и кабинет, засел за компьютер и стал просматривать полученные от отца материалы. Я изучал их долго и внимательно, пока у меня не заслезились глаза – не столько от усталости, сколько от горя и гнева. В конце концов я сдался, прилег на диван, чтобы тихонько всплакнуть и тем самым хоть немного заглушить свою боль, но вместо этого заснул. И проспал, судя по настенному хронометру, добрых пять часов.
Поднявшись, я кое-как разгладил свою помятую одежду, затем с минуту простоял в нерешительности, глядя то на дверь, то на экран терминала. В итоге я выбрал первое и вышел из комнаты.
В холле я застал Яну, сидевшую в кресле о какой-то книгой в руках. В отличие от меня, она была одета не в форменные брюки и рубашку, а в домашнее платье темно-синего цвета.
Увидев меня, Яна отложила книгу в сторону, поднялась с кресла и как-то нервно улыбнулась.
– Привет. Полчаса назад я заглядывала к тебе, но ты спал, и я решила не беспокоить тебя.
Она подступила ко мне, робко протянула руку и погладила меня по щеке. Ее глаза лучились нежностью.
– Алекс, братишка… Я ведь с самого начала, с первого же дня чувствовала это… чувствовала, что мы не чужие друг другу…
Я обнял ее и зарылся лицом в ее волосах.
– Где же ты была все эти годы? Мне тебя так не хватало.
– Знаешь, – заговорила Яна, положив голову мне на плечо, – когда ты был ребенком и жил со своей семьей, я ненавидела тебя. Ненавидела из зависти – потому что у тебя был отец, а у меня – нет. Но в глубине души я… да, я любила тебя. Я не лукавлю, Алекс. После путча я пыталась разыскать тебя, честное слово. Но что я могла сделать одна, Шестнадцатилетняя школьница? А обращаться к кому-то за помощью я не рисковала – в то время я мечтала о военной карьере и боялась выдать себя… Ну, ты сам понимаешь, что тогда бы меня ни за что не приняли в Норд-Пойнт.
– Не нужно оправданий, Яна, – сказал я. – Ты бы все равно меня не нашла. Сама или с чьей-либо помощью. Если отцовские сторонники не смогли – а некоторые из них до сих пор занимают высокие должности в армии и флоте, имеют доступ к секретным материалам… – Тут голос мой сорвался на всхлип.
Яна быстро подняла голову и встревожено посмотрела на меня.
– Что с тобой? Ты так побледнел.
Я выпустил ее из объятий и сел в ближайшее кресло.
– Отец мне дал кое-какие документы. Я бы очень хотел, чтобы они оказались фальшивкой, но… боюсь, они подлинные. В них говорится о моей матери. По официальной версии она умерла от передозировки наркотиков в состоянии аффекта…
– Я знаю об этом, – произнесла Яна, присаживаясь на подлокотник кресла. – Но ты сказал: «по официальной версии». А разве не так?
– Наркотики были… но специфические. Во время допроса сотрудники армейской безопасности вкололи ей «сыворотку правды» – рассчитывали вытянуть из нее имена тайных приверженцев отца в правительстве и генштабе. Они даже не потрудились провести тест на аллергические реакции. А мама была беременна… и умерла…
– Боже!.. – прошептала потрясенная Яна.
– Тогда я был ребенком и многое забыл, – продолжал я. – Но теперь я вспомнил, как незадолго до путча мама спросила, хочу ли я маленькую сестричку. Я ответил, что да, и она, поцеловав меня, сказала, что в следующем году сестричка будет… А вскоре после этого все началось. В последний раз я видел отца, когда он перевез меня и маму в другое место. Видно, считал его надежным убежищем, но просчитался.
Через несколько дней явились люди в военной форме и забрали нас. Потом была неуютная комната с кучей некрасивых игрушек и были строгие женщины, которые всеми силами старались вести себя как заботливые тетушки. Я много плакал, хотел видеть маму, но мне говорили, что она заболела и сейчас к ней нельзя. А потом… потом мне сказали, что отец и мама умерли. Дальше все как в тумане – больница, люди в белых халатах, уколы… Единственно я хорошо запомнил молодую докторшу с красивым добрым лицом. Она действительно была добрая, она подолгу со мной говорила, и после бесед с ней мне становилось легче. Наверное, она была психологом. Именно она постепенно приучила меня к мысли, что мама покончила с собой из-за гибели отца. Я думаю, она сама искренне верила в это. И я поверил… И все эти годы незаслуженно осуждал маму за то, что она бросила меня!
Яна погладила меня по голове.
– Я даже не знаю, что сказать, Алекс, – растерянно проговорила она. – Все это так… ужасно. Если только это правда…
– Это правда. – Я встал и медленно прошелся по комнате. – Самое страшное, что это правда. Я прекрасно понимаю, с какой целью отец дал мне эти документы. И отдаю себе отчет в том, что он, похоже, добился своего. Но правда остается правдой, даже если ею манипулируют в своих интересах. Теперь я не знаю, на каком свете нахожусь. С одной стороны – отец, который семнадцать лет назад едва не ввергнул Октавию в гражданскую войну, потом бежал, захватил власть над этой захолустной планетой, но явно не намерен останавливаться на достигнутом, а копит силы для реванша. С другой же стороны – моя родина, хладнокровно убившая мою мать… Нет, Яна, не возражай. Ублюдки, совершившие это преступление, состояли на службе у государства. А наше либеральное и справедливое государство не привлекло их к ответственности, не было ни суда, ни наказания, было проведено лишь служебное расследование, которое
