другому серьезному и великому делу.
- Человек может обойтись без женщины, может обойтись без всего, - с особым ударением сказал Анаксагор и начал развивать мысль, как хорошо относиться ко всему равнодушно.
Перикл спокойно и кротко слушал мудреца, хотя далеко не имел вида человека, убежденного в том, что слышал.
- Если, - заключил Анаксагор в конце своей речи, - ты не можешь обойтись без женщины, то, обдумав все, мне кажется, твоя жена Телезиппа, годится так же, как и всякая другая - она родит тебе детей, чего же ты желаешь от нее более?
- Ты, кажется, знаешь хорошо, - возразил Перикл, - как она суеверна, как ограничен ее ум. Может быть, это еще можно было бы перенести, если бы она была кротка, но эта женщина постоянно противоречит мне, постоянно оскорбляет мой ум и сердце. Когда, еще прежде, мне приходило много раз в голову подарить ей какое-нибудь красивое платье или что-нибудь такое, что могло бы украсить дом или ее саму в моих глазах, она всегда была недовольна и говорила: 'Разве я для тебя настолько недостаточно красива, что ты хочешь, чтобы я украшала себя? Если я не нравлюсь тебе такой, какая я есть, то не хочу нравиться тебе и украшенная'. Разве можно говорить глупее и менее женственно? Разве самые молодые и красивые женщины не любят украшать себя для возлюбленных? И разве не вполне естественно желание влюбленного или супруга украшать избранную им женщину? И во всем, что касается любви, она вела себя с таким слепым упрямством, которое сделало бы некрасивой самую прекрасную женщину. Наконец, ты знаешь, что я почти до страсти люблю чистоту, а часто случалось, что подставляя губы для поцелуя, она пачкала мне рот грязью и остатками пищи, снятыми поцелуем с детей. И это не кажется ей неестественным! Но разве мать не должна быть в то же время и супругой? Неужели умная и чувствительная женщина не может соединить в себе то и другое? Что же касается материнской любви, то это чувство естественно и для животных. Разве не сам ты говорил, что только сознание отличает людей от остальных животных?
- В этом отношении ты вполне прав, - заметил Анаксагор. - Что же касается различных украшений и красивых платьев, которых Телезиппа не желает принимать, то все это, с точки зрения рассудка, - глупости и излишняя роскошь. Но женщина - всегда женщина, и я, во имя мудрости, говорю тебе: оставь твои мечты о прекрасной милезианке Аспазии.
- Разве я виноват, - возразил Перикл, - если красота на земле более могущественна, чем мудрость?
В день этого разговора случилось нечто такое, что, если бы Перикл случайно видел это собственными глазами, заставило бы его задуматься и, может быть, несколько поколебало бы веру в достоинства милезианки, и уменьшило бы его страсть к ней, как вода, вылитая на огонь. От Аспазии к поэту Софоклу и обратно от него к милезианке, много раз были посылаемы тайные послы, один раз сам поэт в вечерних сумерках прокрадывался в дом к подруге Перикла. На этот раз Аспазия возвратилась к себе домой в сопровождении мужчины, которого соседи в потемках приняли за Перикла, но это был Софокл.
У дверей дома оба остановились на мгновение. Может быть, они обдумывали, должен ли спутник Аспазии переступить через порог или же возвратиться обратно. Наконец, Софокл обратился к красавице с вопросом:
- Что священнее - дружба или любовь?
- В каждом единичном случае священнее то из двух, которое старее, улыбаясь возразила Аспазия, отвечая на загадочный вопрос, также загадочно.
После этого обмена словами, Софокл простился и ушел обратно, тогда как Аспазия вошла в дом.
На следующее утро после этого небольшого события прорицатель Лампон явился в дом благоволивший к нему сестры Кимона. Он явился с Акрополя, от Диопита, с которым долго шептался.
Едва окончилось жертвоприношение, для которого Эльпиника пригласила прорицателя, как последний с таинственным видом заговорил о Перикле и Аспазии.
Эльпиника и прорицатель часто и охотно любили болтать о всевозможных новостях и передавать их друг другу.
- Кажется, боги хотят наказать гордого Перикла, - сказал Лампон.
- Что случилось? - поспешно спросила Эльпиника.
- Пока то, что в дом прекрасной подруги олимпийца Аспазии в сумерках подкрадывается другой.
- Отчего же нет? - вскричала Эльпиника. - Она - гетера! Но кто этот другой?
- Лучший друг Перикла, любимец богов, как он часто называет себя, трагический поэт с берегов Кефиса.
- Такой же женский поклонник, как и сам Перикл! - вскричала Эльпиника. - Но ты приносишь уже старую новость, друг Лампон. Уже прошло много времени с тех пор, как этого поэта в первый раз видели в обществе Перикла и Аспазии. Всем известно, что он меньше своего друга влюблен в презренную. Может было подозревать, что он потихоньку ходит к ней - но кто видел его? Кто может быть свидетелем этого?
- Я сам! - вскричал Лампон. - Я сам видел его и мимоходом слышал небольшой разговор у дверей. А вторым свидетелем, если это понадобиться, будет Диопит.
- Хорошо! - вскричала Эльпиника с восторгом. - Это известие, будучи передано Периклу, нанесет смертельный удар его любовной связи с милезианкой. Эта связь есть источник всяких безбожностей в Афинах, и ионийка - великая злодейка, она должна погибнуть! Но кто возьмет на себя смелость передать об этом Периклу?
- Лучше всех для этого подойдет Теодота - так думает Диопит. Эта женщина с некоторого времени не без успеха, как кажется, забросила свои сети на возлюбленного Аспазии, и если она доставит ему доказательство неверности милезианки, то ей легче всего будет устранить Аспазию.
- Бедная Телезиппа! - вскричала сестра Кимона, - конечно, лучше всего было бы, если бы у тебя не было совсем соперницы, но в настоящую минуту достаточно будет уже и того, если милезианку выгонят за дверь.
- Да, это так, - согласился Лампон, - из сердца такого человека, как Перикл, красивая и хитрая женщина может быть изгнана только другой красивой и хитрой женщиной. Теодота гораздо менее опасна, чем Аспазия. Эта продажная коринфянка, мягкая, как воск в наших руках, должна заманить к себе в дом Перикла обещанием сообщить ему о неверности Аспазии, затем дело устроится само собой.
- Успех обеспечен! - вскричала Эльпиника. - Перикл уже обратил на нее внимание - я это знаю, он уже был один раз в ее доме, правда в обществе милезианки, которая была достаточно смела, чтобы сопровождать его к ней.
- По предложению Алкаменеса, - сказал Лампон, - он работает в нашу пользу. Он также принадлежит к числу людей, ненавидящих милезианку, и будет рад, когда она с позором будет разлучена с Периклом. Он хочет отомстить женщине, оставившей его из-за Перикла, он уже много раньше нас составил план заменить милезианку в сердце Перикла Теодотой, ему только не достает должного оружия против Аспазии. Мы же доставим ему это оружие, но кто теперь возьмет на себя дать знать Алкаменесу, чтобы он сговорился с коринфянкой?
Эльпиника подумала несколько мгновений, затем сказала:
- Предоставь это мне, я знаю путь, которым это известие может дойти до ушей коринфянки.
С этой минуты Аспазии приходилось бороться не только против Телезиппы, но и против Теодоты.
Эльпиника обратилась к своему другу Полигноту, который был приятелем Агоракрита, ожесточенного врага Аспазии. Агоракрит передал сведения Лампона об Аспазии своему товарищу в мастерской Фидия, и Алкаменес был в восторге, найдя случай отомстить красавице. Что касается Теодоты, то Алкаменесу не трудно было с ней договориться. Таким зигзагом направлялся удар молнии, который должен был поразить любовный союз лучшего мужа и прекраснейшей женщины Эллады, и первый удар был направлен из очага негодующего старого бога Эрехтея на горе...
Наступил праздник Диониса. Последние дни празднества предназначались для состязания трагической музы. Шел легкий дождь во время представления комедии Кратиноса, которая прошла среди всеобщего одобрения зрителей. Комедия Кратиноса была полна намеков на всех. Один из этих намеков относился к жрецу Диониса, сидевшему в оркестре на торжественном мраморном седалище.
- Дождь, как кажется, разойдется, - сказал жрец при этой шутке, обращаясь к своему соседу Периклу. - Я
