случилось у Селькинских гор. Но сразу китайцы нас к себе не пустили, ссылаясь на необходимость покончить вопрос о разоружении двух уже перешедших групп моей армии: Дутова и Бакича. Только в мае 1920 года нас пропустили на китайский военный пост, где по настоянию китайских властей и согласно имевшимся на сей счет международным законам предстояло осуществить сдачу оружия. Нас разместили лагерем на участке реки Баррателе. Мы стали получать от китайского правительства довольствие: на человека по 2 фунта муки и 4 фунта дров в день. Лошадей отпустили на подножный корм. В течение последующих двух месяцев ежедневно из отряда стало уходить много людей. К июлю от нескольких тысяч в отряде осталось до 670 человек. В конце концов губернатор Ян Цзысян настоял на переводе оставшейся части моего отряда в главный город провинции Урумчи...
В ночь с 24 на 25 декабря во время празднования отрядом рождественского сочельника в окрестностях Гучена с крепостных стен был открыт ружейный огонь по нашему расположению. Мы не отвечали, хотя понесли некоторые потери...
Мне предложили прибыть для переговоров в город Урумчи, и я выехал туда немедленно. В Урумчи меня тотчас же арестовали. Вместе со мной прибыло еще восемь человек из отряда, которые тоже были арестованы. Остатки отряда четырьмя эшелонами проследовали на восток по требованию китайских властей.
Итак, я оказался в китайской тюрьме. В момент препровождения меня под арест, дабы подчеркнуть это как временную задержку, китайцы выставили почетный караул из двух рот пехоты. По всей видимости, эта демонстрация предназначалась для успокоения войск моего отряда и предотвращения возможных волнений. Затем китайцы выдвинули против меня обвинение в возникновении конфликта в Гучене. На самом же деле полагаю причину к содержанию меня в тюрьме совершенно иную. Китайцев неотступно преследовала мысль о наличии у меня крупных ценностей, и они рассчитывали путем моего заключения вынудить меня к передаче этих мнимых ценностей им. На сей счет их предположения являлись небезосновательными. Дело в том, что китайским властям уже было известно, что многие высшие начальники и руководители белого движения переправили с собой за границу большие ценности. В особенности указывали на генерала Семенова, который в действительности перевез значительные ценности из России в Японию. По имеющимся у меня сведениям, Семенов и сейчас располагает довольно крупными средствами, помещенными в японские банки. Но распоряжаться в полной мере ими Семенов не может, так как его ценности оказались под контролем японцев, и они выдают ему на руки лишь известную сумму на проживание. Все свои части Семенов побросал и никому никакой помощи не оказывает. За это в эмиграции Семенова прозвали 'Гришка третий, рваная ноздря', ибо первым считают Гришку Отрепьева, вторым Гришку Распутина. А сей имеет наименование третьего Гришки с отличительным признаком рваной ноздри, так как у Семенова настолько открытые ноздри, что они производят впечатление именно рваной ноздри.
Спустя два месяца после моего заключения в тюрьму прибыл личный представитель губернатора под предлогом узнать о моем положении. В разговоре со мной он посоветовал представить некий крупный подарок губернатору, что, по словам Чан Далея, так мне представился этот чиновник, могло бы послужить поводом более скорейшего освобождения. Я объяснил, что имею примерно 15 тысяч долларов, но, как понял, о такой сумме и разговаривать нечего. Я объяснил, что могу дать несколько миллионов рублей сибирскими деньгами. В ответ Чан Далей заметил: 'Напрасно вы шутите, я с вами серьезно, как друг'. Он тогда же сделал намек о возможности попробовать откупиться через начальника тюрьмы, хотя от того мне тоже поступали аналогичные предложения. Я действительно не имел при себе больших ценностей. Переходя границу, у меня были лишь обесцененные колчаковские деньги. Основная часть средств Семиреченской армии осталась в городе Чугучаке, что в 18 верстах от китайской границы. Там хранилось у бывшего российского консула 600 тысяч рублей серебром. Но как оказалось, после перехода границы северной группой моей армии Бакич взял эти деньги на содержание интернированных войск и беженцев. Все деньги разошлись в первые же два месяца. Кстати, примерно то же самое произошло и с деньгами других деятелей белого движения. Оказавшись за границей, они стали широко жить и довольно скоро разбросались.
В китайской тюрьме я просидел три года - до февраля 1924-го...
Само собой разумеется, что за время моей изоляции в китайской тюрьме я не имел возможности следить за событиями, происходившими в Советском Союзе и в эмигрантской среде. Только в пути следования на восток от случайного попутчика, русского эмигранта Воротникова, следовавшего в Пекин с пушниной от немецкой фирмы, я узнал основные новости. О том, что в Советской России гражданская война окончена, что была польская война, которая также закончилась, и что сейчас идет мирное строительство. Со слов Воротникова я узнал, что среди эмиграции в Китае идет полный развал, эмигранты ссорятся между собой, занимаются всевозможными авантюрами. Они якобы настолько скомпрометировали себя в глазах иностранцев, что на Дальнем Востоке слово 'русский' стало ругательным, а эмигрант, который более или менее прилично одет, старается выдать себя за поляка, серба и т. д., но не за русского. По прибытии в город Ланчжоу встретившиеся другие эмигранты вполне подтвердили все сообщенное Воротниковым относительно эмиграции.
Убедившись в положении эмиграции, я решил отойти от всего этого и остановиться на жительство в Ланчжоу, чем сразу же вызвал удивление. Ко мне посыпалась масса запросов от бывших сослуживцев и прочей эмиграции. Я всем отвечал, что намерен отдохнуть здесь после китайской тюрьмы. Однако от меня не отступали, убеждали, что эмиграция после имевшего место раскола стремится к широкому объединению, по городам Китая образуются организации. Довольно крупные деятели белого движения, игравшие в нем значительные роли, стремились привлечь меня в свои организации. Из Шанхая меня знали в организацию 'Комитет защиты прав и интересов эмигрантов', из Харбина - в 'Мушкетеры', 'Черное кольцо', 'Голубое кольцо', причем последнее сохранило воинский отряд. Приглашали отряды Глебова, Нечаева, звали во французский иностранный легион, в котором находившийся в Индокитае третий батальон почти весь был сформирован из дальневосточных эмигрантов. Во главе шанхайской организации 'Богоявленское братство' стоял доктор Дмитрий Иосифович Казаков, бывший мой отрядный врач, разумеется, он не оставил меня без внимания. Бывший колчаковский генерал Корноухов звал в свою организацию в Тяньзине. Кстати, харбинские организации возглавлял Николай Николаевич Остроухов, бывший секретарь российского посла в Пекине. Все организации преследовали единственную главную цель - борьбу с Советской властью. С этой главной целью неразрывно связывалась задача удержания возможно большего числа эмигрантов в своих рядах и препятствование их переходу на сторону Советов, возвращению на Родину. В осуществлении последней задачи верхушка эмиграции была заинтересована особенно, это позволяло поддерживать организационное существование, которое в свою очередь служило условием получения средств на существование.
Организационное сплочение эмиграции представляло вполне определенный интерес для иностранцев, главным образом для англичан, французов и японцев. Прежде всего эмигранты служили источником дешевой и надежной (без запросов) рабочей силы. Наличие русских эмигрантов-изгнанников служило постоянным поводом для привлечения общественного мнения других стран к их бедственному положению, в котором они оказались вследствие политики Советской России. Это давало лозунги для агитации против Советской власти в своих странах. И наконец, ни для кого не являлись секретом постоянно вынашиваемые планы открытого нападения на Советский Союз, в котором основные ставки делались на использование эмигрантов. Подтверждением заинтересованности в существовании вооруженных эмигрантских организаций может служить то, что благодаря финансовой и прочей поддержке англичан в Шанхае много лет существует достаточно крупный отряд генерала Глебова. Несмотря на требования и протесты китайских властей, отряд имеет в своем распоряжении большое количество оружия и боеприпасов.
Из многих личных разговоров с некоторыми английскими и другими иностранными чиновниками я вывел определенное заключение о непримиримости англичан к существованию Советской власти. Об этом, например, прямо мне говорили директор соляных монополий Гансуйской провинции Роберт Герц, провинциальный директор почт англичанин мистер Дуда. С последним я встречался много раз, в том числе у него на квартире, а также в помещении германской духовной миссии, на общих обедах у Гансуйского губернатора. Дуда постоянно отговаривал меня от намерения заняться фермерством и отойти от политики. Он убеждал включиться в активную политическую жизнь...
Я стал получать множество писем от руководителей белоэмигрантских организаций. В частности, от
