Необходимо было развернуть соревнование, добиться скорейшего завершения марша, сохранения боеспособности бойцов и командиров. Нужна была усиленная маскировка расположения и движения частей.
После совещания командиры, комиссары и инструктора политотдела разошлись по частям. Я выехал с инструктором политуправления тов. Борисенко проверить, как отнесутся бойцы и командиры к сообщению о положении на фронте.
В части, где комиссаром тов. Чеканов, командиры и бойцы об обстановке еще ничего не знали, хотя прошло примерно около трех часов после сбора командиров и комиссаров. Оказалось, что начштаба, вернувшись с совещания, пожалел разбудить командира и комиссара, и обстановка и задача не были доведены до бойцов. Мы примяли решение о немедленном сборе средних и старших командиров, младших командиров и комсомольцев, а также отдельно бойцов. Мне предстояло выступить среди комсомольцев-активистов и среди бойцов.
Я сильно волновался: ведь мне, так же как и всем, посчастливилось быть в боевой обстановке и впервые приходилось выступать перед бойцами и командирами с речью о защите родины с оружием в руках.
Окончив небольшую, но горячую речь, я спросил:
- Какие будут вопросы?
После короткой паузы кто-то задал вопрос:
- А винтовки всем дадут?
Это была артиллерийская часть. И некоторые бойцы, недавно прибывшие в часть, еще не имели винтовок.
- Когда выдадут патроны?
Все вопросы касались боевой готовности, и не было ни одного заявления относительно питания, плохого состояния обуви, трудностей марша, а жалобы такие могли быть. Только за час до митинга я разговаривал с помощником командира полка по материальному обеспечению о плохой организации питания.
Бойцов волновали не недостатки питания и обуви, происходящие часто по вине наших командиров и политработников, а вопрос о том, все ли есть для того, чтобы быть в полной боевой готовности к защите священных советских рубежей!
Все выступления на митинге были проникнуты энтузиазмом. Лейтенант Каджария (беспартийный) заявил:
- Я подаю заявление о вступлении в партию и буду сражаться с японцами до последней капли крови.
Лейтенант Галимов (комсомолец) выступил с призывом к красноармейцам своей роты драться геройски и заявил:
- Я буду биться вместе с вами, пока не уничтожу японцев.
Красноармеец Аксенов (беспартийный) говорил:
- Дайте мне больше гранат, я буду бить ими японских самураев без промаха.
После беседы я выразил глубокую благодарность.
- Такие бойцы, - оказал я, - могут быть только в нашей стране, только в нашей армии, которая воспитана в духе беспредельной преданности делу партии Ленина - Сталина, делу нашей прекрасной родины.
После доведения до бойцов обстановки и задач стало ясно, что политико- моральное состояние частей не оставляет желать лучшего.
Для меня и для всех партполитработников стало очевидным, что мы допустили большую ошибку (отчасти не по нашей вине), не сделав раньше информации о положении на фронте, о том, что части нашей армии уже ведут бой с японскими захватчиками. Красноармейцы политически настолько выросли, что скрывать от них что-либо - значит вредить делу.
В. последующие дни патриотический подъем в частях нарастал. Началась массовая подача заявлений о желании вступить в ряды ленинского комсомола я большевистской партии.
В районе Краскино я получил донесение от своего заместителя тов. Смирнова, который выехал с батальоном, направлявшимся к Заозерной на автомашинах. Батальон уже был на высотах у озера Хасан. В донесении сообщалось о замечательном боевом порыве личного состава. Узнав о положении на фронте, бойцы с огромным энтузиазмом преодолевали водные преграды и грязь в Посьетском районе. Они перетащили на себе массу грузов с патронами, пулеметами и другими боеприпасами на протяжении 4 километров, там, где лошади не могли тащить повозок. Работали, соревнуясь друг с другом, под лозунгом - тройным ударом ответить на наглую авантюру японских самураев. В батальоне было подано восемнадцать заявлений о желании вступить в ряды коммунистической партии и около ста заявлений о вступлении в ряды ленинского комсомола.
'Если меня убьют, прошу считать меня коммунистом', - писал на листке бумаги простым карандашом капитан Лаговский.
Заявление с просьбой принять кандидатом в члены ВКП(б) подал командир батальона капитан Бочкарев.
'В ответ на наглую вылазку японских самураев прошу принять меня в ряды большевистской партии', - писали перед боем бойцы и командиры.
Тов. Смирнов, сообщая обо всем этом, в конце донесения просил прислать ружейного масла для чистки винтовок и пулеметов, а также соли для варки пищи.
В ответ на донесение прежде всего была организована посылка всего, в чем нуждаются бойцы и командиры, затем было отправлено обращение от имени командования и политотдела.
В обращении говорилось о том, что командование и политотдел восхищены геройскими действиями бойцов и командиров, их боевым духом и преданностью нашей прекрасной родине и партии Ленина - Сталина. Командование и политотдел выражали уверенность в том, что среди бойцов и командиров батальона будет немало таких, которые умножат число орденоносцев и Героев. Советского Союза.
Наше обращение было зачитано среди личного состава и подняло новую волну энтузиазма. Об этом говорил поток новых заявлений в партию и комсомол. Батальон, вступая в бой, был партийно-комсомольским.
На марше по указанию политотдела в первичных организациях были проведены партсобрания. На повестке дня: общая обстановка на фронте и задачи коммунистов. Короткие доклады сопровождались активными выступлениями делового характера. На открытое собрание парторганизации штаба соединения прибыл почти весь личный состав, красноармейцев и командиров штаба. Доклад делал комиссар тов. Дубровский.
Наши части были неполностью укомплектованы политработниками. Находившийся в районе боевых действий начальник Политического управления РККА тов. Мехлис принимал все меры к тому, чтобы пополнить части политсоставом. На одном из привалов нас нагнали одиннадцать новых политработников с курсов секретарей бюро ВЛКСМ. Все они были назначены политруками рот и батарей. Коротко, я познакомился с ними ввел их в. курс обстановки и предстоящих задач. При распределении по частям была учтена их воинская специальность. Командоры и комиссары, прибывшие за получением боевой задачи, тут же приняли пополнение и распределили его по своим подразделениям.
По вечерам я проводил беседы то в одном, то в другом батальоне. Начав разговор с группой в десять-пятнадцать человек, я вскоре замечал, что группа превращалась в сотню бойцов и командиров, живо интересовавшихся всеми вопросами боевой техники, вплоть до приемов владения винтовкой при атаках и способов маскировки. Задавши массу вопросов. Особенно интересовало бойцов, почему не разрешают переходить границу, чтобы бить японцев на их территории. Мне легко было ответить на этот вопрос, так как я перед этим беседовал с начальником Политуправления тов. Мехлисом. Я разъяснил бойцам, что если этого невозможно избежать по условиям боевой обстановки и по характеру местности, то переходить границу, безусловно, можно. Бойцов и командиров очень обрадовало это разъяснение. Общее оживление вызвало мое сообщение о том, что патронами, гранатами и снарядами мы располагаем в неограниченном количестве. Все выражали беспокойство, как бы нам не опоздать к бою, как бы не придти к шапочному разбору.
В районе Краскиво мы встретили первых раненых, направляемых с фронта в госпиталь. Каждая остановка машины с ранеными собирала массу бойцов. Раненые передавали вести с фронта и заявляли, что они скоро снова вернутся в строй добивать наглых самураев.
Во всех частях дивизии с приближением к реальной боевой обстановке чувствовался значительный подъем дисциплины и бдительности. В обычных учебных условиях измотанность на марше сопровождается ослаблением требовательности и увеличением количества нарушений дисциплины. Здесь же в предвидении боевой обстановки таких явлений не наблюдалось. Наоборот, среди красноармейцев, несмотря на усталость, чувствовались подтянутость и повышение бдительности, особенно в несении караульной службы.
Однако среди бойцов попадались единицы чуждых элементов, которые с приближением к фронту пытались вести разговоры о 'неравенстве' между командирами и красноармейцами' За этими на первый взгляд 'неразумными; разговорами' скрывалось на деле стремление посеять вражду между командирами и красноармейцами, оклеветать командиров и посеять панику. Подорвать у бойцов веру в своего командира перед боем - опасное дело. Мы поняли этот маневр врага и заинтересовались такими людьми. При расследовании обычно оказывалось, что распространителями всяких слушков были ловко замаскировавшиеся враги.
5 августа было днем сосредоточения и занятия исходного положения для боя. Я был на совещании у комиссара корпуса. Здесь были поставлены задачи по политическому обеспечению наступления 6 августа.
В этот день я провел совещание с комиссарами частей, после чего состоялись комсомольские собрания и общие собрания-бойцов и командиров, посвященные ознакомлению с боевой обстановкой и задачами по защите родины. Вот что записано в моем блокноте 5 августа: 'Для указаний комиссарам:
Проучить самураев. Не быть грязной самурайской ноге на священной советской земле. Предупредить попытки дезертирства, характеризовать это как измену родине. Самая жестокая борьба с
