При этих словах Зев не сдержался и выбил подлому развратнику несколько бесценных белоснежных зубов.
– Где она? – кричал Зев. – Если ты сейчас же не расскажешь, что с ней случилось, я придушу тебя своими собственными руками!
Смазливая мордашка дель Вильялосо всегда была его главным козырем. И вот она превратилась в кровавое месиво. Мексиканец понял, что шутить с ним никто не собирается. «Я дал ей немного денег, – прошепелявил он, выплевывая изо рта кровь и зубы, – она поехала в Тихуану».
Зев прекрасно понимал, что это значило. В этом городишке чуть ли не в каждой подворотне можно было за считанные гроши сделать аборт. При мысли о том, что Азали попала сейчас в руки какого-нибудь полуграмотного мясника, ему стало плохо – надо было немедленно ехать в Тихуану спасать девочку. Оставив дель Вильялосо под присмотром одного из охранников, Зев поехал в сопровождении второго в Тихуану.
Сначала они обыскали все «больницы», но Азали там не оказалось: дель Вильялосо дал ей слишком мало денег. В одной из больниц им сказали, что дешевыми абортами промышляет некий доктор Миллер – алкоголик, уволенный много лет назад из одной американской больницы после того, как, оперируя в нетрезвом виде, чуть не убил пациента, дав ему слишком большую дозу наркоза.
Найти Миллера не составило большого труда. Мертвецки пьяный он сидел в своем любимом баре: из нагрудного кармана рубахи торчали деньги – те самые деньги, которые дал несчастной Азали ее соблазнитель. Зев даже не стал его трогать и отправился на поиски бедной девочки.
Грязная, вонючая комната кишела огромными тараканами размером с серебряный доллар; крошечное оконце почти не пропускало света, но Зев разглядел Азали – накрытая окровавленной простыней, она лежала на железной кровати и тихо стонала. Глаза ее были закрыты, лоб покрыт крупными каплями пота.
Лицо ее было землисто-серого цвета; притронувшись рукой ко лбу бедняжки, Зев вскрикнул от ужаса – она вся горела. Зев отдернул простыню, и глазам его открылось страшное зрелище – девочка истекала кровью. В ужасе взмолился он Богу пощадить бедную Азали и даровать ей жизнь.
Вдруг она приоткрыла глаза и посмотрела на него.
– Зев, это вы? – прошептала она. – Значит, я еще жива?
Зев был настолько поражен увиденным, что с трудом мог ответить.
– Да, дорогая, ты жива, – проговорил он.
– Как хорошо, – пробормотала Азали. – Мне бы так не хотелось подвести вас с «Мариэттой».
Он отвез Азали в больницу, где ей сделали чистку и переливание крови; врачи сказали, что надежды практически нет. Всю ночь провел он возле ее койки, держа бедную девочку за руку, молясь Богу и страшась одной мысли, что придется рассказывать обо всем этом мне. Но вот настало утро – тот час, когда переживающие кризис больные либо умирают, либо начинают выздоравливать—и он, не веря своим глазам, заметил, что на щеках у Азали появился слабый румянец. Ее дыхание стало спокойнее, и уже к девяти утра врачи сказали, что опасность миновала – девочка будет жить. Вот тогда-то Зев, облегченно вздохнув, пошел «разбираться» с доктором Миллером.
В тот же день пополудни полицейские подобрали на улице жестоко избитого человека – его лицо было превращено в кровавое месиво, но все же им удалось узнать в нем знаменитого на всю Тихуану «доктора». Миллера посадили в тюрьму, и больше о нем никто не слышал.
Дель Вильялосо тоже арестовали – ему вменили в вину жульничество на скачках. В тот же день его отправили в Мехико, где вскоре состоялся суд. Негодяй получил десять лет тюрьмы. Можно сказать, что ему еще повезло– он остался в живых. Хотя, конечно, трудно говорить о везении человека, попавшего в мексиканскую тюрьму. С. 3. Эбрамс был могущественным человеком, и он умел мстить негодяям.
Азали была в ужасном состоянии. Она все время плакала и говорила, что все это – неправда, что она не делала никакого аборта и не знает никакого Вильялосо. Мы не решались спорить с ней.
Девочка долго не могла прийти в себя – она потеряла слишком много сил – и моральных, и физических. Когда ей стало немного лучше, я попыталась заговорить с ней. Ее реакции были неадекватны, и я поняла, что снова в наш дом вернулась беда. Зев вызвал из Нью-Йорка одного из ведущих психиатров, и он сказал, что девочка страдает распадом личности – она запуталась в своих многочисленных именах и жизнях. «Она перестала быть индивидом, – говорил доктор. – Под этой телесной оболочкой уживаются сразу несколько человек… Невозможно определить, кто из них был настоящей Азали. А может быть, Ксенией? Или Эйвой?»
Азали нельзя было обвинить в распутстве – она просто не знала толком, кто она такая. В «нормальных» условиях она вела себя как «нормальный» человек, но стоило ей оказаться в чрезвычайной ситуации, никто не мог предугадать ее поведения. Доктор сказал, что ей необходимо пройти курс лечения, который продлится минимум три года.
Азали начала лечиться, и наша жизнь вновь вошла в нормальное русло, хотя, конечно, все мы прекрасно понимали, что эта «нормальность» висит на волоске…
Зев положил на полку «Мариэтту в горах», вычеркнул из планов студии «Мариэтту в Малибу». Мы стали прилагать все усилия, чтобы обеспечить Азали спокойную, стабильную жизнь. Особенно больно нам было узнать, что во время аборта внутренние органы бедной девочки так сильно пострадали, что теперь у нее никогда не будет детей. С другой стороны, я подумала, что, может быть, это и не так плохо, ведь Карлос дель Вильялосо был лишь первым мужчиной в ее жизни, и я не была уверена, что подобные истории не повторятся.
Глубоко вздохнув, Мисси печально посмотрела на Кэла.
– Шли годы, – продолжила она свой рассказ. – Учителя приходили к нам домой, и Азали освоила всю школьную программу. Мы боялись отдавать ее в колледж. Зато с прежним энтузиазмом занималась она танцами.
Психиатр предупредил нас, что Азали осознает, что причиной ее психического расстройства является дурная наследственность и перенесенные в детстве стрессы; что все то, что ей довелось пережить, случилось именно с ней, а не с какой-то «другой девочкой». Но врач считал, что о какой-либо стабильности говорить не приходится. Надо было продолжать курс лечения и надеяться, что рано или поздно Азали сможет вернуться к нормальной жизни.
