Он взял в руки алмаз и внимательно посмотрел на него. Он знал, что девушка ждет ответа, но не спешил что-либо говорить.
Мисси прекрасно понимала, что он хочет узнать от нее подробности о камне. Конечно, он имел полное право интересоваться историей алмаза, но разве могла она поставить под удар маленькую Азали? Надо было что-то придумать.
– Мою бабушку звали Софья Данилова, – проговорила она. – Мы бежали от красного террора, как многие.
Зев молча протянул ей алмаз, и Мисси поняла, что ростовщику не нужен этот камень, что он не даст ей денег. Софья оказалась права: драгоценности никому не нужны.
– Спасибо, мистер Абрамски, – проговорила Мисси, убирая алмаз в карман. – Я все поняла.
Зев смотрел, как она медленно шла к выходу. Плечи девушки были опущены; казалось, она несет непомерную тяжесть. Его сердце исполнилось жалостью и сочувствием. Как напоминала эта незнакомка его самого, несчастного беженца, приехавшего в Нью-Йорк из России… Ему ведь тоже было некуда податься, некого попросить о помощи.
– Подождите минутку! – крикнул Зев, стуча кулаком по прилавку.
Мисси в нерешительности обернулась.
– Могу одолжить вам пятьдесят долларов, – сказал Зев. – Конечно, алмаз стоит намного дороже, но поверьте, мне не хочется греть руки на вашем горе. Я не назначаю вам никаких сроков. Будут деньги – вернете. А камень… Камень пусть полежит у меня. Он не пропадет, поверьте мне.
Мисси облегченно вздохнула. Неужели есть еще на свете добрые люди? Но она знала, что должна рассказать этому молодому ростовщику всю правду о своем нынешнем положении.
– Я работаю в салуне О'Хары, – быстро проговорила она. – Зарабатываю двенадцать долларов в неделю. Часть денег уходит на квартирную плату и на еду. Сейчас много говорят о сухом законе. Кто знает, что будет тогда с салуном? Может быть, я окажусь на улице… Простите, наверное, вам это неинтересно слушать, но я должна предупредить, что не знаю, когда заработаю столько денег. Вы очень добры, мистер Абрамски, но поймите пожалуйста: возможно, что я вообще не смогу вернуть вам долг.
– Кто знает, – проговорил Абрамски, открывая деревянную шкатулку и быстро отсчитывая деньги. – Может, в один прекрасный день вам улыбнется удача. Вот пятьдесят долларов. Давайте назовем нашу сделку ссудой доверия. – Он просунул пачку зеленых купюр под решетку.
Мисси с трудом верила своим глазам. Неужели она все-таки раздобыла деньги? Неужели она сможет похоронить княгиню Софью как подобает?
Словно прочитав ее мысли, Зев сказал:
– Что же вы стоите? Идите, займитесь похоронами. – Он глубоко вздохнул и добавил: – Шалом алейхем.
– Как вы сказали, – переспросила Мисси. – Шалом?
– На языке моего народа это значит «мир вам», – пояснил Зев.
Мисси посмотрела на Зева, и их взгляды встретились.
– Шалом алейхем, – произнесла она, улыбнувшись, завернула деньги в конец шали и поспешила к выходу.
Звякнул колокольчик на двери, и Мисси оказалась на улице. Зев внимательно смотрел на лежавший перед ним алмаз и пытался понять, что же это за девушка. За все эти годы, что прошли со дня смерти родителей, он ни разу не давал волю эмоциям, как бы тяжело и страшно ему ни приходилось. И вот сейчас, после разговора с этой необычной посетительницей, он почувствовал, что на глаза наворачиваются слезы. Зев понял, что он никогда не сможет забыть эту незнакомку, приехавшую в Нью-Йорк из далекой России.
Когда Мисси представила себе, какие похороны могли быть у княгини Софьи на родине, сердце ее сжалось от боли. Князья и графы несли бы на плечах тяжелый бронзовый гроб к фамильной усыпальнице. Огромный собор был бы пропитан запахом дорогого восточного ладана и свежих цветов. Лучший церковный хор русской столицы провожал бы в последний путь княгиню. Наверное, сам митрополит, Первенствующий член Святейшего Синода, возглавил бы чин отпевания. Как много людей – родных, близких, знакомых – собралось бы в этот день в храме… А потом, когда тело покойной было бы предано земле в склепе князей Ивановых, состоялась бы богатая поминальная трапеза в особняке на набережной Мойки…
Но все вышло не так. Простой сосновый гроб несли вчетвером: сама Мисси, малютка Азали, да еще двое угрюмых мужчин из похоронного бюро. На каждом повороте лестницы гроб задевал за стены, и люди из похоронного бюро громко ругались, не стыдясь их присутствия.
Азали крепко сжимала руку Мисси. На ней было розовое хлопчатобумажное платье, белокурые волосы были схвачены па затылке черной ленточкой. Девочка была бледна, но в глазах ее не было ни слезинки. Мисси в глубине души радовалась, что у них не хватило денег на покупку траурных платьев. Княгине Софье наверняка не понравился бы вид внучки в черном…
Наконец гроб с телом покойной спустили с четвертого этажа и погрузили на обшарпанный катафалк. Как только похоронная процессия тронулась, все звуки на Ривингтон-стрит смолкли: торговцы перестали кричать, женщины – торговаться, даже дети прекратили на какое-то время свои игры. Катафалк медленно ехал впереди, за ним шли Мисси и Азали. Девочка держала в руках скромный букетик свежих цветов, купленный в ближайшем цветочном магазинчике. Верный Виктор, напрягши все силы, порвал поводок и, спустившись вниз по пожарной лестнице, присоединился к траурной процессии. Он уверенно вышагивал возле катафалка, и Мисси снова вспомнила ту страшную ночь под Варышней, когда пес бежал возле саней.
Мисси крепче сжала руку Азали. Она высоко подняла голову, изо всех сил стараясь не расплакаться на виду у всей улицы. Теперь, когда княгини Софьи не стало, ей было страшно и одиноко. Ушла из жизни ее единственная опора.
Вдруг она услышала позади чьи-то шаги. Этот человек явно шел вслед за процессией. Но кто это? Кто в округе был знаком с княгиней Софьей? Мисси обернулась и увидела О'Хару. Он чувствовал себя крайне неловко в рубахе с накрахмаленным воротничком и в старом полосатом галстуке, которым обычно
