— Да уж, управлять ими при езде нелегко; но попробовали бы вы пахать на них…
— Пробовал. Лучше уж запрячь в плуг дракона. Он намного сильнее и куда послушнее.
— Что?!
— Шучу, Кейдж. А вашему зверю, — он указал на Самсона, — лучше бы бежать позади и чуть поодаль, а то как бы мои скакуны вконец не свихнулись со страху…
Джек пристально взглянул на Чаксвилли. Нет, ему определенно не нравятся люди, позволяющие себе шуточки в отношении драконов. Да и в отношении многого другого…
Смуглолицый гаркнул на единорогов и полоснул кнутом по мохнатым спинам. Своенравная пара продолжала упрямо идти мерным неспешным шагом. Погонщик пожал плечами и предоставил животным самим выбирать аллюр. Некованые раздвоенные копыта медленно ступали по темно-серому покрытию древнего шоссе.
Минералог спросил Джека о его дальнейших намерениях. Джек вежливо ответил, что прошлой зимой закончил учебу в монастырской школе и с тех пор помогает отцу на ферме.
— А призыв в армию?
— Отец заплатил отступного… Мы не можем допустить, чтобы я зря терял там время. Другое дело, если бы запахло войной…
— Ты все еще собираешься поступать в столичный колледж? — Спросила Р-ли.
Джек удивился этому вопросу. Он не виделся с сиреной три года и не помнил, чтобы когда-нибудь говорил ей об этом. Хотя, может быть, и говорил… А память у гривастых отменная. А может, она услыхала об этом, будучи в горах? Он много слышал о дальней связи вийров при помощи тайных сигналов.
— Нет, не сейчас. Я хочу поступать в училище, но не в Сан-Дионисе. Дело в том, что меня очень интересуют психические исследования. Мой научный наставник, брат Джон, поддерживает меня в этом. Но он говорит, что лучшим местом для меня будет не столичный колледж, а Дальний.
— Почему в чужой стране? — бесцеремонно вмешался Чаксвилли. — Почему не на родине, у отечественных преподавателей?
— Хочется получить наилучшее образование, — резко ответил Джек. Теперь он точно знал, что смуглолицый ему не нравится. — Один священник много рассказывал мне о Рудмэне. Говорят, он знает о человеческом мозге больше, чем кто-либо другой.
— Рудмэн? Я слыхал о нем. А разве его не судили за ересь?
— Судили, — сказала Р-ли, — но нашли, что он невиновен.
Брови Джека поднялись. Опять их система связи…
— Я слышал, что его освободили из-за того, что обвинители исчезли при загадочных обстоятельствах. Ходили слухи о черной магии, о демонах, выкрадывающих тех, кто хотел бы сжечь их чародея.
— А кто-нибудь вообще видел демона? — спросила Р-ли.
— В том-то и сущность демонов, что их не видно, — сказал Чаксвилли. — А вы что думаете об этом, Кейдж?
Джеку не хотелось отвечать. Похоже, этот парень — провокатор.
— Я лично их не видел, — осторожно ответил он, — но скажу так: оставшись ночью один на дороге, я стал бы остерегаться только оборотней и взбесившихся хвостатых медведей. И взбесившихся людей тоже, — добавил он, вспомнив Эда Ванга, — но только не демонов.
Чаксвилли всхрапнул как единорог.
— Я дам вам еще один совет, мой деревенский друг. Не дай бог кто-нибудь услышит от вас такие речи. Они еще могут сойти с рук в этой пограничной глуши, но подобное заявление будет пороховой бомбой в цивилизованных районах Дионисии. Найдутся миллионы ушей, которые услышат, и миллион языков, которые передадут ваши слова серым палачам.
— Остановите повозку, — потребовал Джек, и сам обратился к единорогам. — Тпрру!
Повозка остановилась. Джек спрыгнул и остановился рядом с козлами.
— Слезайте, Чаксвилли. Я не позволю, чтобы кто угодно называл меня деревенщиной! Если ваш рот разевается сам, попытайтесь почаще придерживать его рукой.
Чаксвилли рассмеялся, блеснув зубами, особенно белыми на фоне смуглой кожи:
— Не обижайтесь, юноша. Признаю, у меня довольно распущенный язык. Но я самым серьезным образом хотел предостеречь вас от неприятностей. Кроме того, позвольте вам напомнить, что я выполняю задание королевы. И пока я его выполняю, мне нельзя принимать вызов — будь то меч, топор, кулак или что-либо иное. А теперь садитесь обратно, и поедем дальше.
— Только не я. Вы мне просто не по душе, Чаксвилли.
Он зашагал по дороге. Щелкнула плеть, застучали копыта и загрохотали деревянные колеса.
— Не обижайся, парень! — окликнул Чаксвилли Кейджа, поравнявшись с ним.
Джек не ответил. Сделав еще несколько шагов, он остановился: сирены в повозке не было. Он повернулся и произнес:
— Тебе не нужно было слезать только из-за того, что я это сделал.
— Знаю. Но я поступаю так, как мне хочется.
— Вот как?
Зачем это ей хотелось остаться с ним? Какие мысли под этой копной красно-золотых волос? Не из-за прекрасных же его глаз околачивается она здесь…
Его внимание привлекла возня в кроне большого дерева на обочине. Джек молча подошел к маленькой зверушке, бившей неокрепшими крылышками в тщетной попытке взлететь. Самсон тоже прыгнул к ней, но замер рядом, не тронув, и принялся обнюхивать. Хозяин не запрещал ему не трогать зверька, но Самсон был настолько хорошо выдрессирован, что не стал бы нападать без команды.
— Детеныш синебородки, — бросил Джек через плечо. Он поднял крохотного летучего зверька с обезьяньей мордочкой в бахроме сине-черных волосков, — выпал из гнезда. Подожди минутку, я положу его обратно.
Он снял пояс с оружием и стал карабкаться по стволу дерева. Это был стрельчатый орех. Первые ветви находились на высоте не менее десяти метров. Джек крепко обхватывал гладкую кору ногами и локтями, отставляя подальше от ствола левую ладонь с маленьким комочком меха, сжавшегося от ужаса. Приходилось изо всех сил напрягать предплечье, используя его вместо занятой кисти. Лезть было неудобно и утомительно, но ведь он всю жизнь карабкался по деревьям. Джек без передышки достиг первой развилки, рывком подтянулся на одной руке и положил детеныша в гнездо, где братья приветствовали его отрывистым тявканьем. Их родителей нигде не было видно.
Спустившись, Джек увидел, что сирена смотрит на него сияющими глазами:
— Хоть ты и грубо разговариваешь, Джек Кейдж, сердце у тебя нежное.
Он пожал плечами. А что бы она сказала, узнав, что он помогал хоронить ее двоюродного брата?
Они двинулись дальше.
— Если ты хочешь уйти в Дальний, — спросила сирена, — почему бы тебе просто не отправиться туда?
— Как старший сын я наследую большую часть фермы. Отец рассчитывает на меня. Он будет убит горем, если я откажусь от своего будущего здесь и стану учиться у человека, которого он считает чернокнижником. Кроме того, у меня нет денег. Надо же на что-то жить во время учебы.
— А ты часто ссоришься со своим отцом?
Джек решил не обижаться на этот вопрос. В конце концов, нельзя ожидать от гривастых хороших манер.
— Часто…
— Именно из-за этого?
— И из-за этого тоже. Мой отец — богатый фермер. Он мог бы послать меня учиться года на четыре, но никогда этого не сделает. Порой мне кажется, что я все равно уйду и добьюсь своего. Но матери каждый раз становится плохо, когда я говорю об уходе. Сестры ревут… Мать хочет, чтобы я стал священником, хотя боится даже думать о моем отъезде.
Правда, как священник, я мог бы изучать психологию, к примеру, в колледже святого Фомы… Но где гарантия, что меня туда примут. И даже если я туда попаду, мои исследования будут находиться под жестким контролем. Не будет той свободы выбора цели и методов, какая, говорят, есть у Рудмэна.
