Дункан принял протянутую руку и ощутил очень сильное сдавливание. Если бы Мин захотел, он, очевидно, легко мог бы переломать ему кости. Но Мин был слишком хорошим политиком, чтобы позволить себе обидеть хотя бы одного потенциального избирателя.
Однако он тут же заметил, что голосовать пока иммигранту не придется. Ему надлежит ждать шесть субмесяцев, а потом пройти экзамен избирателя. Только после этого новым иммигрантам предоставляется право передать свой голос компьютеру.
— У меня всегда плотный график, но я придерживаюсь его. Садитесь. Желаете выпить? Нет? Понимаю, вы — тактичный человек. Догадываетесь, что я очень занят и не хотите зря отрывать меня от дел… да и у вас заботы… Благодарю за проницательность. В обычное время у меня найдется минутка, чтобы поближе с вами познакомиться. Я так и собираюсь сделать, как только развяжусь со срочными делами. Я хочу все знать о людях в моем блоке и не только из их досье. Люблю лично встречаться с людьми, а не ограничиваться данными на экране компьютера.
«Бычье дерьмо, — подумал Дункан. — Как же ты лично познакомишься с двумястами тысяч человек!»
— Такой приток иммигрантов, на носу выборы лидеров блоков, и грядет большой эксперимент. Через два дня предстоит голосование по важнейшим аспектам этого эксперимента. Я хотел сказать субдня. Это…
— Большой эксперимент? — переспросил Дункан.
Мин уставился на него так, словно не мог поверить в подобное невежество.
— Вы хотите сказать, что ничего не слышали?
Дункан кивнул.
— Об этом же говорят день и ночь по всем каналам.
— Я еще не смотрел новости, — сказал Дункан. — Что-то показывали на экранах в столовой, но там было так шумно, что я просто ничего не слышал. К тому же я совсем недавно приехал сюда.
— Эта новость уже много дней на всех каналах Вторника, — продолжал удивляться Мин. — Важнейший эксперимент. Если за него и в самом деле проголосуют, не сомневаюсь, он будет распространен и на другие дни.
— Что?
— Весь мир, все национальные правительства уже длительное время озабочены множеством жалоб на слишком назойливую слежку за людьми. По всему миру люди организуют группы протеста. А правительство — должно быть, это вам известно — очень чутко относится к гражданским правам.
Дункан заметил, что, произнося эти слова. Мин даже не улыбнулся.
— С другой стороны, Гражданин Бивольф, правительство должно постоянно заботиться о великом благе народа. Это его первейший принцип, его альфа и омега. Оно не верит, что ослабление наблюдения пойдет на пользу гражданам.
«Речь номер 10А, — отметил Дункан. — Не раз слышал на пленке».
— И все же, поскольку слежка вызывает столько возражений, хотя правительство и считает их необоснованными или попросту пустыми, оно решило провести эксперимент и посмотреть, что произойдет, если несколько сократить наблюдение. Это будет именно эксперимент, поэтому он не затронет весь мир. Для него отобрано несколько городов, и Лос-Анджелес — один из них.
— А почему был выбран именно Лос-Анджелес?
Мин широко улыбнулся, неистово жестикулируя.
— Конечно же потому, что наш город — один из самых прогрессивных в мире!
Дункан сомневался в правильности выбора. Ему казалось, что правительству скорее следовало остановиться на менее либеральных городах.
— Однако пока окончательно не решено, начнется ли этот опыт. Сегодня как раз день выборов и, если большинство голосующих выскажется против, ничего не будет.
— А! — воскликнул Дункан.
— Что вы хотите сказать?
— Ничего. Простое восклицание!
— Я не перестаю удивляться, что вы ничего не слышали.
— Откуда? — сказал Дункан. — Я приехал из Нью-Джерси. Вряд ли хоть один тамошний город попал в претенденты. Там вообще нет больших городов.
— Это не будет иметь значения. Эту новость передают по Вторникам по всей стране. Вы должны были видеть репортажи, когда ехали в поезде.
— Я говорил — не видел.
Мин перестал смеяться. Глаза его сузились, шарообразная голова вместе с массивной шеей подались вперед.
— Надеюсь, вы не игнорируете телевидение? Каждый гражданин должен быть информированным.
— Я все время смотрел в окно, — ответил Дункан. — Я впервые выехал за пределы Нью-Джерси. Раньше мне не приходилось бывать далее десяти миль от Нью-Арка.
Если бы Мин захотел проверить это, ему достаточно было ознакомиться с идентификационной карточкой Дункана. Наверняка он уже сделал это до того, как Дункан вошел в его кабинет.
— Добро пожаловать в большой мир, Бивольф. Можно я буду называть вас Энди? По фамилии слишком официально. Мне нравится ощущать себя приятелем каждого в моем блоке. Что-то вроде отца- наставника.
— Энди — звучит хорошо.
— Энди, поскольку вам, кажется, ничего не известно о выборах, предлагаю быстрее войти в курс дела. Вы пока не сможете голосовать за лидера блока, но ваше право высказать свое мнение о надзоре.
— Не сомневайтесь, я это сделаю, — сказал Дункан. — А сейчас у меня куча дел. Завтра я выхожу на работу.
— Давайте, — Мин снова протянул руку. — Желаю удачи, Энди. И будьте счастливы здесь. Если возникнут какие-то проблемы, мой экран всегда подключен для вас.
15
Спортер оказался всего в полумиле от блока, в котором находились квартиры Дункана (Бивольфа), Кэбтэба (Барда) и Сник (Чэндлер), а сами эти квартиры не более, чем в четверти мили одна от другой. Троица встретилась в крытом переходе шириной и высотой в тридцать футов, возле входа в таверну. Было восемь часов вечера и результаты голосования заполнили все экраны новостей в городе. Семь миллионов триста тысяч сто одиннадцать голосов было подано за снижение уровня наблюдения. Приблизительно три миллиона граждан голосовали против этой меры.
В этом районе итоги опроса, по всей видимости, пришлись по вкусу всем. Люди, казалось, опьянели от веселья и радости, а теперь двигались к таверне, чтобы опьянеть и от вина.
Троица прошла через широкий вход в огромный зал, разделенный на четыре отсека перегородками в половину высоты до потолка. В центре каждого отсека располагался большой бар в форме цветка клевера с четырьмя лепестками, окруженный танцевальной площадкой. Вдоль стен по кругу размещались столы и кабинки. Между ними повсюду огромные горшки с великолепными искусственными пималиями. Стены почти сплошь закрыты экранами, на которых показывали новости и разнообразные шоу. Хотя из-за гама неслышно было даже голосов дикторов, никому до этого не было дела.
— Они сходят с ума, предчувствуя свободу, — заметила Сник. — Свободу, которой они никогда не знали и никогда не увидели бы, если бы кучка радикалов не преподнесла ее им.
Все трое пробирались через толпу, направляясь к одному из столиков у стены.
Кэбтэб, очевидно, не слышал ее слов.
Дункан был к ней ближе.
— Вы рассуждаете как полицейский, — сказал он.
