Это у него было «ясное дело», чего он и не скрывал. Рассказал на следствии, как отыскал парней, как вытряс из них души, и они были вынуждены сознаться, причем он потребовал подробностей, и они совпали с фактами, которые получило следствие при обнаружении трупа молодой женщины с многочисленными ножевыми проникающими ранениями по всему телу. Они не убивали ее, а мучили, убивая. И Антон «по- свойски» расправился с обоими, потребовав написать каждого подробно о своем преступлении. И тем не менее… Суд, вероятно, под воздействием «общественности», забыл о страшной смерти жены Антона, не принял его доказательств — признаний виновников убийства, и счел их написанными под «чудовищным давлением» со стороны Плетнева. То есть фактически оправдал-таки посмертно убитых мерзавцев. Даже «состояние аффекта», на котором настаивал адвокат Антона, не учли, и Плетнева приговорили по признакам статьи 105-й УК РФ к пятнадцати годам лишения свободы в ИТУ строгого режима.
Ну, дальше там все пошло иначе. Под градом веских доказательств Турецкого, «поднявшего» это дело и добившегося-таки его пересмотра в суде, «строгий» приговор, как говорится, «переиграли» на «психушку», что, по убеждению Плетнева, было еще хуже. Но и это — тоже совсем другое дело, мало ли, что и как сложилось потом. Главное было в другом. В камере, где он сидел в ожидании дейст—вительно скорого суда, к нему относились с опре—деленным почтением. За ним, как уже было известно сокамерникам, — а в тюрьме ничего скрыть нельзя, — стояли и Африка, и «горячие точки», стояла суровая воинская служба там, за кордоном, где человек мог рассчитывать только на свои силы, ну, и товарищей. Государство-то в случае пленения напрочь отказывалось от них, по сути наемников, отобранных Министерством обороны, его Главным разведывательным управлением для активных действий на стороне правительств тех стран, которые считались лояльными по отношению к Стране Советов. Поэтому и двойное убийство, совершенное Плетневым как месть за мученическую смерть жены, заключенные рассматривали, в общем, правильно. Насильников ведь нигде не уважают. А «групповуха» с убийством — это вообще полный беспредел. И, попади те парни в тюрьму, их жизнь могла оборваться задолго до начала судебных заседаний.
Другими словами, и в горе своем безутешном Плетнев «держался на коне».
Вряд ли, конечно, повторится старое, думал он, но обычаи и законы заключенных под стражу надо уважать. И первое, что он сделал, войдя в камеру, рассчитанную на пятнадцать человек, в которой размещалось их более сорока, это в ответ на вопросительные взгляды сидевших, спокойно и с достоинством произнес:
— Мир дому сему.
После чего поинтересовался, кто старший, и обратился к этому налысо бритому мужику, примерно своему ровеснику, лицо которого было усыпано мелкой рябью, с просьбой указать место и время, которое ему отводится на сон. Такое вступление было принято благосклонно. Он присел на край шконки, ожидая традиционных расспросов. И они незамедлительно последовали. Ну, естественно, какая статья инкриминируется, впервые ли в «доме», за что в первый раз сел и так далее. Он отвечал подробно, ничего не скрывая.
— Так почему опять сто пятую шьют? — спросил невысокий, жилистый мужичок лет под сорок, с торчащими вверх кончиками ушей. Его в камере звали почему-то Бес.
— А «ксиву» мою подбросили к трупам. Кому-то я сильно мешаю.
— «Ксиву? — удивился Бес. — А что за „ксива“?
— Охранного агентства, — неохотно ответил Плетнев, полагая, что зря заговорил о подробностях, шьют — и ладно. Скажи он: «ксива» прокуратуры, и такое поднимется!..
— Так ты — мент? — радостно воскликнул Бес. — Уважаемые, к нам мента кинули, а? Как мы на это посмотрим?
— С ума сошел? — так же спокойно ответил Антон, прервав восклицания. — Какой я мент? С чего ты взял? Если «крутого» охранять, то, значит, мент? Соображай головой-то. Нет, я в воинском спецназе пахал. В Африке, в Чечне, братьям-славянам в Косово помогал, а ты — мент! Да я их сам не уважаю.
Разговор потек дальше, вскоре интерес к новичку исчерпался. Кто занялся картами, кто в телевизор носом уткнулся, кто на парашу отправился, кто чем, короче. Но Антон понимал, что тишина — временная.
Совсем поздно вечером, когда первая смена улеглась спать, Антона подозвал к себе лысый, рябой мужик, которого так и звали: Рябой. Видимо, он был смотрящим в камере, все относились к нему с почтением. Спросил без видимого интереса:
— А ты и вправду к ментуре не имеешь отношения?
— Никакого.
— Значит, только охраняешь?
— Нет, зачем же? Я просто не стал обо всей специфике рассказывать. Мы же — частное агентство. Приходит клиент, говорит: вот убили у меня того-то и того-то. Милиция не чешется. Я хорошо заплачу, а вы найдите убийцу. Ищем, находим. Но — сами. Он платит — мы называем имя и приводим доказательства, а дальше он уже сам решает: в милицию ему идти или лично крест поставить. Вот так.
— Ну, ладно, — кивнул Рябой и махнул рукой: иди, мол.
Полночи Антон «прокантовался», сидя на уголке шконки, на которой лежали уже двое. Потом поднялся тот, что спал с краю, и на его место улегся Антон. И сразу провалился в сон. Проснулся к завтраку.
А после началось то, о чем он меньше всего думал. Как и кто передал Рябому «маляву» с воли, Антон не видел, но заметил в углу, где нары целиком занимал один Рябой, какое-то шевеление. О чем-то шептались, изредка поглядывая в его сторону. И вот наконец из угла к нему пошел Бес. Подошел, осмотрел презрительно этак и заявил:
— А ты соврал уважаемым и честным ворам, что ты не мент. Вон, пришла «малява». Чего пишут с воли, хочешь узнать? О том, что в нашей хате завелась сука ментовская. И наш долг с этой сукой разобраться по закону. Ну, чего молчишь? Дрожишь за свою шкуру? Так уже недолго осталось.
— Не понял, тебе, что ль, осталось?
— Ну, так ща поймешь! — и Бес ловко выкинул из рукава заточку, — длинную, с половину велосипедной спицы, и наверняка острую, вделанную в деревянную рукоятку. Такая прошьет насквозь, и раны не будет видно. — Ну, поиграем, мент? — Спица запрыгала в руках Беса.
— Дурак ты, Бес, не умеешь слушать, когда с тобой говорят. Никакой я не мент. Ну, сам подумай своей пустой башкой, разве может военный разведчик-диверсант ходить в ментах? Это ж разные профессии.
— И все равно ты — мент!
— Заладил свое, как попугай, — отмахнулся Плетнев. — Вот на меня сегодня утром двое напали. С трубой железной. Ну, я обоих и положил. А потом одному за другим показал, как надо уметь ножом пользоваться, а не твоей фитюлькой, а для верности еще и уши им на жопы натянул. Ох, как сразу заговорили! Перебивая друг друга! Торопясь, чтоб первому сознаться. Много чего наговорили интересного… Да не крутись ты, уйди отсюда!
Говорил Антон, а глаз-то с Беса не спускал, понимал, что тот просто ждал удобного момента. Тот медлил, и Антон его спровоцировал. Бесу показалось, что Плетнев сейчас отвернется и… прыгнул вперед, вытянув перед собой заточку.
Ну, это было упражнение для начинающих. Легко отведя в сторону «полет руки» своей левой, правой Антон вломил Бесу в челюсть с такой силой, что тот, опрокинувшись в воздухе, улетел аж к самой двери. И там лег.
Несколько человек справа и слева от Антона дернулись, но Антон громко крикнул:
— Рябой, слышь? Ты Вахтанга знаешь?
И в камере на миг воцарилась тишина. Плетнев удивился, неужели одно имя уже вызывает у бывалых воров трепет?
— А зачем он тебе? — негромко спросил Рябой. — Ну, слышал. А видеть — не видел. Может, у тебя к нему дело? — хмыкнул насмешливо. — Так чего ж ты тогда не там, а здесь?
— У меня к нему серьезное дело.
Раздался смех — скорее издевательский.
— Передай там по своей почте… — начал Плетнев и замолчал, увидев, как «сидельцы» стали по одному отходить на свои места. И наконец Рябой удосужился поднять в своем углу руку и помахал, приглашая Антона подойти к себе.
