Абхазии. Султанянов, известных в преступном мире, нашел двоих: Гарика Грантовича и Вардгеса Григорьевича. Первый проживал в Кутаиси и, по последним данным, отошел от воровского промысла, занялся бизнесом. Второй — вор в законе, трижды судимый за убийство и вымогательства, исчез из поля зрения правоохранительных органов Абхазии в двухтысячном году. Следы потеряны. До исчезновения проживал в Гагре, имел собственный дом на улице Ленина. Есть родственники, но они давно отошли от криминальной деятельности. Значит, Вардгес. Вот его и надо искать. Впрочем, он вполне мог изменить не только фамилию, но и имя. В конце девяностых сделать это было очень легко. Как, в общем, и сейчас, если у тебя есть большие деньги… Но если — Вахтанг, он наверняка не уйдет далеко от своего имени, надо искать подобное.
— А как, между прочим, Султанова нашего зовут? — такой вот вопрос задал Турецкий Щербаку и Максу. — Султан Султанов — это племянник, а сам он — как? Может, не азербайджанец, а армянин? Я их в прошлые годы в Гаграх много видел…
И уехал, зная, что они должны были найти и сообщить. Филя тут же умчался к «Султану», чтобы там узнать, как зовут хозяина, Щербаку было бы опасно это доверять, его там уже знали. А ехать к Устинцеву, который, естественно, знает, нежелательно: узнает и предупредит возможного преступника. А у Филиппа должно получиться, аккуратно расспросит какую-нибудь девушку — из обслуги: и как дома зовут хозяина, и как близкие друзья его кличут, и как официально, по паспорту, а может, у него и «погоняло» имеется? Ничего нельзя исключить.
Впрочем, назвать этого Султанова — толстого, лысого, противного, заискивающего — крупным уголовным преступником, имя которого произносится с трепетом душевным даже в тюрьме, Турецкому никак не приходило на ум. Что-то не связывалось. Но, с другой стороны, почему «кошмар окрестных деревень», как говорится, должен внешне выглядеть каким-нибудь действительным «ужастиком» из мультфильма? Вовсе нет. Если у него под рукой бригада «отморозков», готовых по слову хозяина пустить кровавую юшку из любого, на кого он укажет, и еще, если подобное уже бывало, случалось, тогда даже и у опытных воров в законе такие «беспредельщики» могут вызывать только страх и отвращение.
— Ну, ладно, — подвел итог Турецкий, — когда вы, господин следователь намерены решить вопрос с освобождением Плетнева и принесением ему извинения за немотивированный арест и содержание в тюремной камере? Надо позвонить прокурору, или вы сами догадаетесь?
— Ваш сарказм, господин Турецкий, — с любезной, издевательской ухмылкой ответил Никишин, — не очень уместен в данной ситуации. Вам, как никому другому, известны случаи, когда отдельные рабочие версии заводили следствие в тупик. Что ж, раз не доказано, мы поступим исключительно по закону. И освободим, и принесем извинения.
— А с незаконным содержанием подозреваемого в камере с уголовниками как быть, пока вы будете действовать по закону?
— Да ладно, Сань, — махнул рукой Антон. — Не думайте сейчас об этом, лучше Васькой занимайтесь, у меня душа неспокойна.
— Можно подумать, у кого-то она спокойна… Я надеюсь, господин следователь, что вы обретете визу прокурора на вашем справедливом решении, не откладывая дела в долгий ящик?
— Мы постараемся, господин Турецкий, — без всякой охоты сказал Никишин. — А вы сейчас — на выручку?
— Да, разумеется, куда ж еще.
— Поставьте в известность, если удастся?
— А ваш-то интерес каким боком здесь просматривается, не пойму?
— Ну как же, общее дело!
— Ах, уже общее? Ну, хорошо. Хотя и не могу обещать сразу.
Турецкий и Гордеев поднялись, чтобы уже уходить, и протянули руки Плетневу — попрощаться. Но тот продолжал сидеть молча и отрешенно, глядя в пространство и что-то бормоча при этом себе под нос.
— Ты чего, Антон? Вспомнил что-то?
— Рог… рог… — вслух произнес Плетнев и поднял глаза на Сашу. — Его «рогом» звали, кажется…
— Кого?
— Ну… того, который мою жену… со вторым… — У Антона сжались кулаки, стиснулись зубы и натянулась кожа на скулах. — Да… только проверить… по делу…
Турецкий немедленно вызвал по телефону Костю и сказал:
— Нам надо срочно выяснить по делу Плетнева, как отчество тех подонков, которые убили его жену. Костя, кажется, горячо!
— Могли бы и не звонить, — спокойно заметил Никишин. — Я недавно листал материалы дела. Фамилия одного из погибших от руки Плетнева действительно Рогов. Владимир Михайлович Рогов. И проживал он до своей смерти на Мурановской улице, в том самом доме, который назван, напротив «Будапешта».
— Вот и мотив! — воскликнул Турецкий и уничтожающим взглядом впился в следователя. — И ведь вы это знали.
Тот протестующе замахал руками.
— Не надо, — остановил его Александр Борисович, — вот возьмем его и спросим. А он — скажет. Все расскажет. Соловьем, мерзавец, заливаться будет! А лично вам я по-свойски хочу напомнить, что ничего не забываю. Ни угроз, ни благодарности. Так что работайте, младший советник юстиции. Антон, пока, а мы побежали, держись! И — никакого раздрая, да, Юра? Все будет жестко!
Адвокат с улыбкой, подмигнув Плетневу, кивнул и пожал ему руку.
У двери Турецкий поднял кулак — «Но пасаран!» — хорошо известным в прошлом уже веке жестом испанских коммунистов, широко распространенным, к слову, и в Советском Союзе…
Глава девятая Рогов, Султанов и др
Рогов загнал «восьмерку» во двор, под навес у сарая, так что со стороны улицы ее не стало видно. Отворил дверцу машины, высунул наружу ноги и закурил привычный «беломор». Тюремные привычки — самые крепкие, кажись, загляни в любой киоск — глаза разбегаются, а вот цены останавливают. Вот и шаришь в поисках привычных папирос либо «примы», бычок которой так славно дотлевает в пальцах. За своей спиной, на заднем сиденье, он услышал шевеление и сдавленный стон, но тоненький. Мешок, лежащий на сиденье, задвигался сильнее.
«Вот же волчонок, — с некоторым даже одобрением подумал Рогов, — бойкий пацан, быстро отошел, однако…»
Свою охоту он вел уже не первый день, все ждал, когда подвернется случай, поможет удача. И получилось так, что лучше и не придумаешь: малец сам полез в руки, как же было не воспользоваться таким фартом!
Вернувшись домой после двенадцатилетнего отсутствия, Рогов был, в буквальном смысле, раздавлен новым несчастьем, обрушившимся на его полысевшую на зоне голову. Ну, то, что в его квартире пятый год уже проживала чужая семья, которая, как уверял хозяин, была им лично куплена у сына Рогова — Владимира, и хозяин имел все необходимые документы, с этим спорить было трудно. Понимал Вовка, что не имеет права продавать квартиру, покуда жив еще его отец. Вот отсидит тот свой срок за убийство неверной жены и ее любовника, выйдет на свободу, — куда ему голову приклонить? Очевидно, здесь было какое-то жульничество, которое теперь, по прошествии пяти лет, доказать трудно. Но можно, если бы… Если бы был жив Вовка…
Сердобольные соседи рассказали Рогову, что парень, оставленный отцом одиннадцатилетним пацаном, за которым приглядывала бабка его, после смерти последней, пять лет спустя, покатился было по кривой дорожке. Дружков завел, собирались в его квартире, чем там занимались — неиз—вестно, но пьяным парня видели нередко. И аг—рессивным, к тому же. Но после того, как его несколько раз вызывали в милицию и проводили соответствующие беседы, вроде он остепенился. Надолго ли, никто не знал.
