ее.
Гигантские ручищи с невероятной силой обхватили Вики за плечи и, как казалось, без особого труда приподняли ее над полом.
«Боже правый! Да это просто Дарт Вэйдер — лучший из космических пилотов в „Звездных войнах“ Джорджа Лукаса».
— Очень хорошо, Натали. А теперь встряхни ее как следует.
После нескольких первых секунд Вики показалось, что ее мозги сдвинулись с места и начали сами по себе биться о череп.
— Отпусти ее, Натали.
Пол, как ей показалось, оказался гораздо ниже, чем прежде. Колени больно стукнулись о твердый бетон, и она упала, едва успев подставить руку, чтобы не удариться лицом. Если что-то еще и оставалось у нее в желудке, оно стремительно вырвалось наружу.
— Ты что, посмела здесь наблевать? — брезгливо осведомилась Ламберт, присев на корточки и схватив ее за волосы. — Ты облевала всю мою камеру — и теперь вылижешь все дочиста.
— Черта с два, — говорила Вики еще неразборчиво, но увидела, что до Ламберт основной смысл дошел: ее кулак мелькнул у Вики перед глазами, едва не выдрав клок волос.
— Конечно, наркота перестанет действовать, и тебя выставят отсюда, но не раньше чем после осмотра психиатра. А она появится здесь не раньше чем в среду. Так что нам — тебе и мне с Натали — предстоят два дня сплошных удовольствий.
«Два дня. Я вынесу два дня, чего бы это ни стоило».
Но, лежа на полу, прислушиваясь к тяжелому дыханию Натали, Вики задавалась вопросом, сможет ли она выдержать эти два дня. Дело было не в физическом насилии — если это будет слишком скверно, вмешаются надзирательницы, хоть они и считали ее педофилкой, а утром она уже будет в лучшей форме и сможет, наверное, защитить себя, — дело было в полной безнадежности всей ситуации. Ее сбили с ног и с головой погрузили в эту систему, и системе не захочется признать, что она допустила ошибку. Психиатр вытащит ее из спецотделения, но это будет означать, что она окажется в другой камере, ничем не отличающейся от этой, только в другой части тюрьмы. Слушать ее никто не станет и там, а день суда, скорее всего, не будет назначен еще долго. Мерзавка Ламберт была совершенно права, когда издевательски бросила ей в лицо:
— Кто и какого черта поверит тебе? Коп превратился в подонка; стал насиловать малолеток, стал наркоманом. Даже я пользуюсь здесь большим уважением.
Это было похоже на то, словно наяву всплыл один из худших ее ночных кошмаров.
«Два дня здесь... да, но что я смогу сделать после того, как отсюда выберусь?»
И что с Генри? С Селуччи? Предал ли ее Генри? Удалось ли Кэнтри схватить Селуччи? Неизвестность делала ситуацию совершенно невыносимой.
Глаза женщины наполнились влагой, и она со злостью сморгнула слезы. И тут же нахмурилась. Ей показалось, что она увидела преломленные в слезинках две горящие красные точки. Поверить в это казалось невозможным. Ведь она вообще не могла ничего видеть!
Хотя в камерах стало не намного темнее, после выключения света Вики полностью утратила остатки зрения. Ламберт немедленно осознала это обстоятельство и постаралась воспользоваться им в полной мере. Удивительно, но когда попытки хоть что-то увидеть утратили всякий смысл, Вики обнаружила, что стала острее воспринимать другие ощущения. Информация о звуках и запахах, как и о движениях воздушных потоков по коже, оказалась много полезнее никуда не годящегося зрения, хотя ее тоже было недостаточно для отражения постоянных атак. Натали могла забавляться этими играми всю ночь напролет, но Ламберт вскоре это наскучило, и она приказала великанше улечься в койку.
Натали доставляло удовольствие причинять боль людям — ее сила была единственным, что эта жуткая баба имела, — а у Ламберт аналогичное чувство вызывало зрелище страдающих от боли. Вики молча вздохнула. «Как им повезло, что они нашли друг друга».
Она страстно нуждалась во сне, но не могла и представить, что способна заснуть: слишком сильно ныло от боли все тело, ужин упал в ее желудок камнем, застыв твердым комком где-то в подреберье; казалось, что матрас умышленно впивается в плечи и в бедра, а застарелая вонь камеры, словно прилипшая к слизистой рта и носа, мешала дышать. Но главным образом, Вики считала, что не сможет уснуть из-за того, что отчаянная безысходность не переставала терзать ее сознание.
Наконец изнурение одержало над ней верх, и под звуки ударов пластика по бетону — двумя камерами ниже какая-то женщина, пытаясь освободиться от обернутых войлоком кандалов, размеренно билась о стену хоккейным шлемом, надетым на голову, — ее унесло в небытие.
От напряжения пальцы Генри сжались, коснувшись облегченного бетона, который под их нажимом начал крошиться.
«Тауфик! Я здесь!»
— Эй, приятель, не сможешь ли ты поделиться...
Кто посмел? Вампир обернулся.
— Святая Мария, матерь Божья...
Многодневная щетина и слой грязи не смогли скрыть, как побледнело лицо пьянчуги. В ночных кошмарах подобным образом часто выглядел конец жизни. Прикрыв грязной ладонью глаза, он, пошатываясь, побрел прочь, испуганно бормоча:
— Забудь об этом. Меня уже здесь нет. Забудь меня...
Он уже был забыт.
У Генри не было времени, чтобы растрачивать его на смертных. Ему нужен был Тауфик.
Он мог ощущать гнев обитателя ночи. Из-за этого его ка сверкала, словно объятая пламенем.
«Найди меня!»
Он стоял у окна и смотрел вниз, на улицу. Хотя угол гостиницы уменьшал видимую область, он точно знал, где поджидал его молодой Ричмонд. Страсть с такой силой накаляла его ка, что Тауфику было достаточно протянуть руку, чтобы дотронуться до нее. По-прежнему ему были доступны лишь поверхностные мысли, но они кипели столь яростно обнаженными эмоциями, что для сегодняшнего вечера этого было достаточно.
— Каким маленьким оказался этот город, — пробормотал он, слегка коснувшись оконного стекла. — Стало быть, ты уже знаешь о забавном увлечении моего повелителя — и о полицейском, поручившем ей разыскать меня; этот человек, как оказывается, заставляет моих гончих хорошенько побегать. — Тауфик внезапно вспомнил двери, мимо которых он прошел, обманутый разумом избранной, и улыбнулся. Две двери только что раскрыли свои тайны. Как благородно было с ее стороны пытаться защитить тех, кто ей близок. — Представляю, как ее скручивало в бараний рог; большую боль я и сам не смог бы ей причинить. Мой господин останется доволен. — Если его повелитель пожелает это заметить; весьма часто подобные тонкости им игнорировались в угоду жадному поглощению. Тауфик вздохнул. Он осознал давным-давно, что поклялся в верности богу, которому не свойственно было величие замыслов.
«НАЙДИ МЕНЯ!»
— Ты можешь произносить высокомерные речи и неистовствовать, сколько тебе заблагорассудится, обитатель ночи. Я не собираюсь выходить к тебе. Сейчас ты не способен думать, ты только реагируешь. Сейчас ты не думаешь — только рефлектируешь. Мысли могут быть искажены.
Обитатель ночи, отметил он с изумлением, не поднялся в своем развитии до того уровня, за которым любовь невозможна. Как глупо — любить тех, которыми питаешься. Все равно как если смертный проявил бы подобные чувства по отношению к корове или курице...
Он бросил последний взгляд на ярко пылающую ка, овладеть которой так мечтал, и запретил разуму это желание, отодвинул это искушение в самый дальний уголок своего сознания.
— Мы исправим эту ситуацию позже, — мягко произнес он. — У нас есть время, у тебя и у меня.
— Грэм. Слушаю.
