отношения к записям матери.
– Смотри! – Он перевернул еще одну страницу, и Томазина побледнела. Рисунок был на месте, зато описание исчезло.
Ник потрогал неровно оборванную страницу. Он не сомневался искренности пораженной Томазины.
– Я прятала книгу! – твердила она. – Ник, мне страшно! Я не убивала Лэтама! Я даже не знаю в точности, что это за трава и где она растет! Тому, кто вырвал страницу, было наплевать на меня.
Ник просмотрел книгу до конца.
– Нет еще двух страниц. Ты помнишь, что там было?
Томазина посмотрела и горько вздохнула.
– Описание мази, которая дает ощущение полета.
У нее было совершенно растерянное выражение лица.
– Из чего она делается?
– Я помню, Ник, потому что только вчера читала. Туда входит дурман. Вербурга открывала книгу как раз на этих страницах.
Ник совсем перепугался, вспомнив разговор матери с Дороти Джерард.
– Но ведь Вербурга не умеет читать!
– Знаю.
– И она немного не того.
– Нет, Ник, тут ты ошибаешься. Она только прикидывается дурочкой, а на самом деле не глупее нас с тобой.
Ник мало виделся со служанкой Констанс в последний год, чтобы верить или не верить Томазине, однако позволил себе усомниться в сказанном.
– Она не могла вырвать страницы.
– Не могла ни при мне, ни потом, потому что я спрятала книгу. А вчера, когда господин Парсиваль меня допрашивал, могла. Я как раз просматривала книгу и хотела показать ему. Но он прислал за мной констебля, и я решила не рисковать, пока не узнаю, что у него на уме. Естественно, я ничего ему и не сказала.
– Книга была здесь, а тебя здесь не было? Вербурга пришла, но ведь она не умеет читать… впрочем, ей и не надо этого уметь. Тут все нарисовано.
Томазина покачала головой.
– Это не Вербурга. Я ее видела. Она тоже ждала допроса. И повар, и другие слуги ждали. Когда я вернулась, я опять спрятала книгу, но больше ее не открывала.
– Значит, здесь кто-то был, но это не служанка.
– Кто?
– Не знаю.
Ник подумал о Фрэнси, не понимая, зачем ей понадобилось оговаривать Томазину. Ему не хотелось подозревать хозяйку Кэтшолма в неблаговидных поступках, но он не мог избавиться от ощущения, что она тоже каким-то образом имеет отношение к сборищам в Гордичском лесу. Когда-то она была очень близка с Лавинией. Это он знал наверняка.
– Ник!
Опять все вернулось к женщинам из Гордичского леса, к его матери и Лавинии… Не желая ничего ей рассказывать и чувствуя, как его все сильнее тянет к ней, он решил бежать от нее, пока не натворил чего- нибудь непоправимого.
– Жаль, что ты не можешь уехать, но если Парсиваль запретил, у тебя нет выбора. Будь осторожна.
Он помедлил в дверях, чтобы посмотреть на нее, изо всех сил и наперекор здравому смыслу желая остаться с ней и защитить ее. У нее был ужасно несчастный вид, пока она не вытащила из кармана юбки кинжал с искусно выделанной рукояткой, который он уже видел раньше.
– Он предназначался для приготовления пищи во время особенных праздников, – сказала Томазина, – но будь уверен, он достаточно остр, чтобы послужить мне для защиты от нападения.
Ник заметил, что она смотрит на стену, возле которой стоял тяжелый комод, но Томазина, ничего не объясняя, вновь взглянула на него.
– Больше никто не возьмет меня на испуг! – торжественно заявила она. – Даже ты, Ник.
Томазина не хотела участвовать в похоронах Ричарда Лэтама, которые состоялись на другое утро со всей пышностью, что означало присутствие обитателей Кэтшолма и деревни.
Майлс в длинном плаще с капюшоном шел во главе процессии. Констанс трудно было узнать в траурных одеждах. Ее место было сразу за гробом, который несли восемь крепких йоменов и еще четыре помощника. Из Манчестера приехали все адвокаты отдать последнюю честь покойному.
Агнес и Иокаста Кэрриер несли шлейф вдовьего платья. За ними следовал весь прочий люд, которого было гораздо больше, чем жителей Кэтшолма и Гордича, – за счет нищих и бедняков, получивших траурный наряд и предвкушавших обед в качестве платы за свое присутствие.
Служил господин Фейн, но напуганная Томазина почти ничего не слышала. Душа у нее была не на
