впечатления. Таниэль поймал себя на том, что поглядывает на Элайзабел гораздо чаще, чем дозволяют правила хорошего тона.
— Не желаете ли присесть? — спросил он, но девушка в ответ помотала головой.
— Я устала. Мне лучше пойти лечь. Я пришла сюда, только чтобы поблагодарить вас за заботу.
— Я рад, что вовремя увел вас из того места, где вы подвергались серьезной опасности.
— Еще раз спасибо вам. Скажите, это платье… Оно принадлежит вашей матери?
— Принадлежало. Она умерла. Как и мой отец. Жизнь состоит из потерь. Все, чем дорожишь, бесследно и безвременно исчезает.
В голосе Таниэля звучала неподдельная грусть. Элайзабел стало очень жаль его.
— Нет, многое остается, поверьте. Остается навсегда, — убежденно возразила она.
Таниэль смотрел на нее, полуобернувшись через плечо, не в силах отвести глаз. Взгляд его казался странным, так много он выражал: восхищение, нежность, сочувствие и почтительное участие.
— Вы моя гостья, мисс Элайзабел, и пока вам не станет лучше и мы не разыщем ваших родителей, чувствуйте себя здесь как дома.
Она благодарно улыбнулась ему, но ничего не ответила.
— Мы обязательно их найдем, можете в этом не сомневаться, — добавил Таниэль.
Однако это обещание почему-то оставило ее равнодушной.
— Спокойной ночи.
И, слегка наклонив голову, Элайзабел вышла из гостиной.
Она проснулась от собственного сдавленного крика. Вокруг было темно. Сердце бешено колотилось, лоб и спина стали мокрыми от пота. Элайзабел дико озиралась по сторонам, забыв, где находится; ей чудилось, что ее преследует какое-то невидимое существо, огромное, черное, злобное, что оно рычит и скрежещет зубами и жаждет завладеть ею. Но тут внезапно к ней вернулось здравое осознание окружающего, она немного успокоилась и задышала ровнее.
Она находилась в спальне Таниэля. Кругом царил мрак. Она спала и видела сон. Ночной кошмар, чудовищное видение, но и только. Девушка глубоко вздохнула и плотнее закуталась в одеяло.
В комнате было прохладно. Глаза Элайзабел вскоре привыкли к темноте настолько, что она различила едва заметные мутные прямоугольники света на дощатом полу, которые отбрасывали сквозь незашторенные окна уличные газовые фонари. Сейчас, ночью комната почему-то показалась ей больше, а потолок — выше, чем при свете дня. Один из талисманов, висящих за окном, тихонько звенел, колеблемый ветром.
«Я забыла о них расспросить», — устало подумала девушка. Ночной кошмар почти стерся из памяти, изнеможение одолело ее с новой силой.
Впервые она заметила талисманы, когда поднялась наверх из гостиной, после купания. Похоже, они не были частью убранства комнаты, их повесили тут лишь на время. В остальном спальня Таниэля была аккуратно прибранным и совершенно безликим помещением, по которому нельзя было составить суждения о живущем тут человеке: комод с несколькими ящиками, туалетный столик с расческой и какой-то старой книгой, кровать, тщательно натертый пол, маленький пушистый коврик. Спальня как спальня.
Но вот талисманы… Все до единого были чрезвычайно занятными вещицами. Взять хотя бы укрепленный над окном лисий хвост. К хвосту была привязана склянка с какой-то зеленоватой жидкостью, опутанная ожерельем из крупных фруктовых косточек, от которых исходил терпкий запах. А под кроватью Элайзабел обнаружила толстый шнур, сплетенный из красных, белых и янтарно-желтых нитей, свернутый кольцом и украшенный несколькими небольшими серебряными колокольчиками. На полу у самой двери красовались непонятные знаки — они были нанесены какой-то пастой, цветом напоминавшей золу. Над кроватью висели несколько колокольчиков разной величины, отлитых из разных металлов. Все они были нанизаны на тонкий прутик.
Элайзабел сбросила с плеч одеяло и перевернулась на другой бок. Ночная рубашка приятно холодила кожу. Сшитая из тонкого шелка, элегантно простого покроя, сорочка была ей как раз впору. Вечером Элайзабел обнаружила ее аккуратно сложенной возле кровати. Наверняка сорочка эта тоже принадлежала матери Таниэля, с грустью подумала она.
Она вдруг поняла, что лихорадка отступила. Девушка села на постели, чтобы удостовериться, что и голова перестала кружиться. Так оно и оказалось. Простыни еще источали запах болезни, кисловато- терпкий душок нездорового пота, но сама она чувствовала себя почти выздоровевшей.
«Спасибо и на этом», — подумала Элайзабел, снова укладываясь в постель.
Некоторое время она прислушивалась к шумам старого дома — скрипу рассохшихся половиц, гудению водопроводного насоса, стонам ветра в печной трубе. И внезапно почувствовала себя чудовищно, безнадежно, непоправимо одинокой Ощущение это относилось вовсе не к конкретному моменту, не к пребыванию в полном одиночестве в чужом доме, оно было гораздо глубже и порождало безысходное отчаяние. Элайзабел стало казаться, что это чувство поселилось в ее душе навсегда, что теперь оно никогда ее не покинет. Она была как опустевший корабль, влекомый волнами в открытое море, корабль, которого не ждут ни в одной гавани. У нее болезненно сжалось сердце, к глазам подступили слезы.
Возможно, она на некоторое время задремала. Но быть может, ей это только показалось. Во всяком случае, мысли ее потеряли отчетливость. И вдруг глаза ее широко раскрылись, сердце сжала ледяная рука страха.
Что-то появилось в комнате, наверху, под самым потолком.
Тьма в комнате сгустилась. Элайзабел могла бы в этом поручиться. Пятен света от уличных фонарей на полу больше не было! К тому же воздух сделался заметно холоднее. Ее судорожное дыхание стало теперь превращаться в пар. Но даже в этой кромешной тьме она смогла различить чудовищно огромную черную фигуру, остановившуюся в ногах ее кровати и склонившуюся к ней. Это черное существо, кем бы оно ни было, в высоту достигало потолка. Элайзабел почти физически ощущала источаемую им злобу. Лица оно не имело, не делало никаких движений. Возможно, оно появилось, только чтобы удостовериться, что она здесь. Парализованная страхом, девушка не могла отвести от призрака глаз и мысленно твердила себе: «Его здесь нет, здесь нет никого, кроме меня, а это просто тень, тень — и только!» Она больше всего боялась, что рассудок ее не выдержит этого ужаса.
Но сгусток мрака по-прежнему маячил в ногах постели, по-прежнему излучал зло, и зла этого было в нем так много, что казалось, еще чуть-чуть, и оно примет осязаемые формы и до него можно будет дотронуться рукой. Тот, кто исторгал это зло из недр своей сущности, не имел ни тела, ни лица, ни глаз, однако Элайзабел с замирающим от страха сердцем ощущала на себе его упорный немигающий взгляд.
Она протянула руку в сторону и, почти не отдавая себе отчета в том, что делает, стала нашаривать на тумбочке спичечный коробок, который был там оставлен, чтобы зажечь в случае надобности масляную лампу, стоявшую рядом. Она не рискнула отвести взгляд от черного силуэта, нависавшего над ней, опасаясь, что стоит ей ослабить внимание, и это злое существо бросится на нее, и тогда…
Чиркнула спичка, и звук этот разрушил чары, а вспыхнувший огонек рассеял тьму. Дрожащей рукой Элайзабел сняла с лампы стеклянный колпак и поднесла спичку к фитилю. И, вскочив на ноги, подняла лампу вверх, чтобы осветить потолок над кроватью.
Но в комнате никого, кроме нее, не было.
Элайзабел села на кровать и набрала полную грудь воздуха, восстанавливая дыхание. Выходит, это бестелесное страшное существо сбежало? Да и было ли оно здесь?
Всего несколько секунд назад она была совершенно уверена, что видит его.
Девушка боязливо выскользнула из постели и зябко поежилась. От холода кожа покрылась пупырышками. Элайзабел прикрыла лампу стеклянным колпаком, чтобы свет не резал глаза, передвинула рычажок на максимальную яркость и принялась обследовать комнату. Заглянула за комод, под столик, под кровать и закончила тем, что заперла дверь на ключ.
«Ночные страхи, — сказала она себе. — Только и всего. Наверное, я все еще не совсем здорова». Она поставила лампу на тумбочку и снова легла в постель, укрывшись одеялом до подбородка. Некоторое время Элайзабел лежала без сна, глядя на потолок — туда, где находилось то, что заменяло лицо черному безглазому существу, явившемуся, чтобы на нее посмотреть.
«Со мной что-то не так, — подумала она. — Не так давно случилось что-то, чего я не помню и из-за
