— Так…. — Гарольд энергично мерил шагами коридор, листая повестку заседания, — первой пойдет кандидатская придурка из квантовой топологии, хрен с ним, пусть щенок защищается и катится к чертовой матери. Потом поставили мальчика Отса — хороший мальчик, старательный, не блеск, не блеск, конечно, но для матстата сойдет. Потом перерыв. Так, наш пойдет третьим и последним. Хитрят, сволочи, думают, все устанут и проголосуют «за».
— Где, кстати, твой де Краон? — спросил я.
Гарольд неопределенно дернул плечом. Поднял голову от расписания и огляделся, рассеянно кивнул кому-то.
— Обещал быть вовремя. Мы, кстати, при тебе договаривались.
— Ты в лицо-то его помнишь? Вы вроде бы встречались в Неаполе.
— Честно говоря, нет. Какое-то у него незапоминающееся лицо.
Перед закрытыми дверями Зала Заседаний уже толпился народ.
Двухъярусный зал недавно отремонтировали, очень неудачно, на мой взгляд. На стене по всему периметру метрах в двух от пола были прикреплены металлические плиты сантиметров десяти толщиной. Эту «хайтековскую» жуть дополняли длинные галогеновые лампы на потолке. И это при том, что кресла оставили старые, обитые красноватым кожзаменителем. Кто только такое придумал? Как клетка для диких зверей, ей-богу! Да, еще в Зале поместили массивные бронзовые часы на гранитной подставке.
В Москве последние две недели шли международные летние конференции по космологии, видимо, этим и объяснялось такое количество иностранцев на сегодняшнем заседании. И чего бы им не гулять по летней Москве? Обычно защиты проходят в присутствии не более тридцати человек. А сегодня здесь были люди не только из нашего института: в толпе я увидел несколько университетских, в основном математиков-топологов, и двух известных космологов из Питера. Многие узнавали Гарольда, он рассеянно кивал, отвечая на приветствия. Надо сказать, что мой друг совершенно лишен какой бы то ни было «звездной болезни» — у него просто не хватает времени на эти игры. Гарольд знаменит, хотя совершенно не заботится о собственных рейтингах цитируемости и об участии в престижных конференциях, не стремится на профессорские ставки в Лондоне и Париже — пределе мечтаний многих моих знакомых. Даже если бы Гарольд не сделал ничего, кроме открытия гравитационных волн — он уже навеки вписан в историю физики, и этот факт, кстати, тоже мало его заботит. А Гарольд сделал много чего еще! Но я отвлекся.
Народ прибывал. Категоричное мнение Гарольда относительно диссертации Алоиса было известно всему институту и наверняка за его пределами, а мой друг знаменит не только своими выдающимися научными работам, но и крайне взрывоопасным характером. Я с грустью подумал, что столько народу привело сюда в основном не желание отличить плохую работу от хорошей, не желание узнать истину, что бы под ней в конце концов не понималось, а всего только простое чисто человеческое желание поглазеть на скандал, на противостояние Гарольда и Биркенау. А сегодня нас действительно ожидало «зрелище». Про нашу авантюру с де Краоном никто еще не догадывался, хотя большое количество иностранцев, которые редко когда присутствовали на защитах такого уровня, заставляли меня задуматься. Если Биркенау удастся защитить своего Алоиса — это фактически будет означать постепенную, но неизбежную смену научного направления отдела космологии. Отдел Гарольда сейчас был ориентиром номер один среди космологов всего мира.
Появился председатель защиты, незаметный лысыватый человечек неопределенного возраста, и послал Падловну за ключами от Зала Заседаний. Пора было начинать.
— Доброе утро, Гарольд, и Вам доброго утра, Александр Константинович! Очень рад вас видеть. Рад, что вы уделяете внимание молодежи. Столько хороших молодых и перспективных ученых сегодня защищается! Да, не сто
Этот приторный кисель мог принадлежать только одному человеку. Профессор Биркенау был любезен, блистал благородной сединой, был полон чувства собственного достоинства и весь лучился отеческой заботой о своих питомцах, как и положено Заведующему Главной Лаборатории. Его манеры были добродушны и чуть снисходительны. Единственный прокол в имидже — маленькие, постоянно бегающие глазки. Со стороны могло показаться, что он даже расположен к Гарольду. Только я знал, с каким удовольствием Биркенау избавился бы от Гарольда, если бы это было в его власти. Ко мне Биркенау был суховато-нейтрален, но Гарольда при первой же удобной возможности не задумываясь вышвырнул бы из института, не считаясь с потерей престижа и недовольством сотрудников. После того, как моему другу предложили кафедру в Кембридже, Верховный Директорат в обход Биркенау спешно назначил Гарольда заведующим отделом космологии. Биркенау оставалось только бессильно улыбаться. Честно говоря, я не очень понимал причину такой сильной ненависти. Элементарная зависть ученого к ученому? Но Биркенау мог похвастаться очень сильными работами, его «радужные анаграммы» войдут в историю науки.
Биркенау профессионально улыбался, переводя взгляд с меня на Гарольда и мельком глядя на собирающихся людей в большом холле Зала Заседаний.
— Что-то народу сегодня многовато… — начал было он. Вдруг лицо его застыло.
И не просто застыло. Оно мгновенно приобрело пепельно-серый оттенок. Гарольд в недоумении посмотрел на Биркенау. Тот издал какой-то неопределенный хриплый горловой звук, силясь что-то сказать и неотрывно глядя куда-то во все прибывающую толпу. Мы с Гарольдом совершенно перестали для него существовать.
— … твою мать!! — наконец членораздельно выдавил из себя Биркенау и ринулся к председателю защиты. Биркенау схватил его за рукав и с силой повлек в свой кабинет, широкой двери цельного дуба напротив Зала Заседаний.
От мерно текшей внутрь Зала Заседаний толпы отделилась высокая фигура.
— Вот, кажется, и наш гость, — я повернулся к Гарольду.
— Поди ж ты…. Не на нашего ли замшелого инквизитора-консультанта у зава такая аллергия? — довольно хмыкнул Гарольд, — дай бог, тогда мы легко найдем с ним общий язык.
Владелец собственного самолета обладал элегантным полосатым темно-серым костюмом с полным комплектом всех положенных запонок и булавок, нежно-кремовой шелковой рубашкой и начищенными до зеркального блеска ботинками. Иссиня-черные коротко стриженные волосы были гладко зачесаны назад, отчего верхняя часть лица показалась мне непропорционально большой. Впрочем, все это я заметил позже, а в первые секунды я был совершенно заворожен огромными, словно залитыми хрусталем, глазами, которые быстро, но цепко оглядели меня всего, чтобы потом обратиться уже только к Гарольду. Эти бесцветные глаза почему-то заставили меня содрогнуться от какой-то непонятной боли, тоски и разочарования.
«
— Гарольд? — богатый оттенками музыкальный голос профессора де Краона только добавил впечатлений, — я Реджинальд.
Он казался ненамного старше нас с Гарольдом, но чем больше я смотрел на это лицо, на сеточку морщин вокруг этих ужасных пронизывающих насквозь глаз, тем больше убеждался, что профессор де Краон старше, чем кажется на первый взгляд.
— Отлично! Вы как раз вовремя, — Гарольд энергично потряс протянутую изящную узкую руку, — познакомьтесь, это мой друг и коллега доктор Александр Константинович Вуд.
Холодные, длинные пальцы точно стальными клещами сдавили мне кисть. Я вздрогнул от неожиданности.
— У нас есть как минимум часа три до начала, — Гарольд взглянул на часы, — пойдемте ко мне и все обсудим. Хотите чаю или кофе?
— Кофе. С удовольствием… Добрый день! — де Краон кивнул кому-то в толпе.
— Знаете, Вы так хорошо говорите по-русски.
— А Вы так замечательно говорите по-английски, — улыбнулся в ответ де Краон.
