Каджар.
Нижеподписавшиеся рабы вашей светлости приносят вам свою рабскую благодарность за то, что для наказания мятежников Тавриза прислали господина Рахим-хана, воодушевившего население Тавриза.
1. Мир-Хашим.
2. Имам-Джума Мирза-Абдул-Керим.
3. Гаджи-Мирза-Мохсун'.
- Текст телеграммы прислали консулу сами мучтеиды, - сообщила Нина, - и в особом письме просили передать ее в Тегеран и в Петербург.
Я поужинал, выпил чаю; был третий час ночи. Я собрался уходить. Но не успел выйти из дома, как вновь началась перестрелка. Нина остановила меня.
- Не ходите, посидите немного. Я еще кое-что забыла сказать вам. Сегодня консул получил из Тегерана распоряжение выдать Рахим-хану тысячу винтовок и двести тысяч патронов.
Я хотел идти, но Нина опять стала удерживать меня, говоря:
- Теперь уже поздно, идти опасно, останьтесь...
- Ничего опасного, Нина. Этот район далек от места боев, к тому же тут расположены все консульства.
- Нет, нет, очень опасно. Когда вас нет здесь, каждый выстрел отдается в моем сердце.
- Нина, жизнь сопряжена с волнениями, страхом, опасностями. Если бояться всего этого, то вовсе не нужно выходить из дому. Если все будут рассуждать так, как вы, кто же будет защищать революцию?
- Обо всем этом я думаю, но если бы вы перестали быть загадкой, бросили бы свое 'вы', глубже заглянули бы в мою душу, тогда исчезла бы часть моих беспокойных дум. Но, к сожалению, между нами нет многого, что требуется для искренних отношений. Каковы теперь наши отношения? До каких пор будет продолжаться эта неопределенность? Этого недостаточно, еще со стороны вечно раздражают меня, теребят мои чувства. Зависть Ираиды не дает мне покоя. Говоря о наших отношениях, она постоянно упрекает меня: 'Для чего ты живешь с ним? Что ты для него, или он для тебя!?'
Нина плакала. Положение мое было безвыходное: уйти было нельзя, но и остаться я не мог. Я чувствовал всю тяжесть положения девушки и был тронут ее слезами.
Молодая девушка обеспечена сверх меры, живет в роскоши, но все это не удовлетворяет ее.
Ей хочется жить, зная свое будущее, и поэтому ежесекундно спрашивает себя: 'каков будет мой конец?'
Перестрелка усиливалась. Нина продолжала плакать.
Я сидел рядом, лаская кудри молодой девушки и тревожно прислушиваясь к ружейным залпам.
- Нина, милая Нина, возьми себя в руки! - сказал я девушке. - Мы сошлись по доброй воле, нас никто не знакомил и никто не посмеет разлучить. Не надо считаться со всякой болтовней. Ты должна понять, что не одна наша жизнь, но и все вокруг находится в неопределенном положении. Прислушивайся только к голосу своего сердца, благородного и чуткого сердца. Оно приведет тебя к желанному счастливому будущему.
Я пригладил ей волосы и, почувствовав, что ее дрожащие губы хотят приблизиться к моим, встал и, сказав ей:
- Прелестная Нина, завтра будем обедать вместе! - вышел из комнаты.
ЖЕНЩИНЫ ТАВРИЗА.
Не успел я сесть, как на улице поднялись крики. Я и Нина подошли к окну.
Какой-то вооруженный воин, преградив дорогу женщине в чадре, говорил:
- Покажи, что несешь? Не пропущу!
Женщина, желая отвязаться от него, то ругала, то принималась умолять его.
- Покажи, что у тебя под чадрой? - не отставал воин.
- Это не твое дело, незаконнорожденный!
- Нет, мое дело! Покажи, что несешь, и скажи, куда несешь?
- Холоп, дитя блуда, разве не видишь, что это мой ребенок?
С этими словами женщина достала из-под чадры что-то завернутое в пеленки.
Воин вырвал сверток из рук женщины. Она пыталась убежать, но воин задержал ее. Развернув пеленки он достал бутылки с вином.
- Сукина дочь, я сейчас потащу тебя в Энджумен! Повадились таскать из армянской части вино карадагцам и переносить сведения.
У женщины развязался язык:
- Отлично делаю. Возьми меня в Энджумен, я найду, что сказать. Не могу же я морить голодом своих детей? Мой муж тоже воин, уж сколько времени он не получает ни гроша...
- Мы поговорим там, - сказал воин.
Он хотел уже идти, как показалась другая женщина с узлом под мышкой. Воин хотел задержать и ее. Этим воспользовалась первая и пустилась бежать. Воин бросился за ней, тогда побежала вторая.
- Бесстыжие сволочи! - выругался воин и, разбив бутылки прикладом ружья, пошел дальше.
Взяв меня под руку, Нина усадила на диван.
- Пусть это будет для нас уроком, - сказала она. - Когда аскеры революции не получают вовремя жалованья, то жены их опускаются до того, что продают врагам вино.
Я стал объяснять ей, в каких тисках находится Тавриз.
- Верно, Нина, положение очень тяжелое. Прибытие карадагцев, отход некоторых групп от революции, усиление реакции, саботаж членов Энджумена, все это очень отразилось на экономическом положении. Уже несколько дней, как комиссия, ведущая финансовые дела по содержанию войска, приостановила свою работу. Все богачи переселились в район Кара-Мелик, объявленный нейтральной зоной, где невозможно трогать богачей и делать денежные сборы. Все это создало большие затруднения, вызвавшие задержку в выдаче жалованья революционным аскерам.
- Выходит так, что с вами никто не считается? Об этом говорю не я одна, даже наша Зейнаб такого мнения. У вас не установлены наказания за нарушение законов революции, потому они и не проводятся в жизнь. Если будет продолжаться так, то народ вовсе перестанет подчиняться вам, а голодные аскеры разойдутся по домам. Тогда вас палками прогонят из Тавриза. Таких, как Зейнаб, в Тавризе много, и все они знают, что вы не можете собрать денег у богачей. Зейнаб часто говорит мне об этом.
Я молчал. Зейнаб была прислугой Нины. До поступления на эту работу, она и дома не скидывала чадры, так как на ней не было даже старой кофточки. Нина несколько раз говорила мне о ее бедности.
Только недавно Зейнаб перестала закрываться от меня чадрой, потому что Нина ее чистенько приодела.
Четыре года тому назад она вышла замуж и имела маленького сына Меджида. Нина привязалась к ребенку и очень любила его. Мать с сыном жили и кормились у Нины.
Видя, как Зейнаб ест и пьет вместе с Ниной и не находит ее 'поганой', я вспомнил случай в доме Багир-хана, когда мой стакан, как 'оскверненный армянином', не смешали с другими стаканами.
Из этого я делал заключение, что женщины Тавриза менее фанатичны, чем мужчины.
Чистоплотность Зейнаб, ее сообразительность и сноровка, наконец, благородство ее характера часто привлекали мое внимание. Я не раз собирался поговорить с ней и узнать о ее семейной жизни, но все не находил времени.
Сегодня не было сражения, и я решил провести время с Ниной и с маленьким Меджидом.
Зейнаб внесла самовар и поставила на стол. Меджид сел между мной и Ниной, болтая спущенными ножками.
Нина спрашивала его:
- Меджид, ты кто такой?
- Я воин! - важно отвечал мальчик.
Я видел, как революция вошла даже в сознание детей. Это я наблюдал не в одном Меджиде, а во многих детях, игравших на городских площадях. Часто я видел группы Мальчиков, игравших в войну. Один из мальчиков с деревянным ружьем обычно представлял Саттар-хана. Собрав вокруг себя мальчишек, он ожесточенно нападал на другого мальчика - Рахим-хана и неизменно побеждал его.
Меджид забавлялся. Протягивая конфетку Нине, он говорил:
- Откуси половину!..
Зейнаб собиралась уходить.
