дышать, и она опять закричала. Наконец к ней кто-то подошел, залитые слезами и болью глаза ничего не различали, она послушно повернулась, и чьи-то руки сорвали блузку, она только запомнила запах земли и травяного укропа. 'Ничего, укус больной, но через несколько дней пройдет. Я провожу вас домой или, если хотите, отдохните здесь'. Руки осторожно запахнули Минину спину обратно в шифон, ей по-прежнему было неудобно дышать, но плакать она перестала и, повернувшись, спросила: 'А сколько мне нельзя будет плавать?' Почему-то ей казалось, что укус нельзя мочить, и это ее ужасно расстроило, и она поторопилась уточнить, поскольку перед ней стоял Танист собственной персоной. Он садовник, он должен все про этих тварей знать лучше любого доктора, она ему полностью доверяет.
18
Пронзительно, подражая павлину, совсем близко закричала птица, запутавшись, должно быть, в рыбацкой сети, выставленной у соседского сарая для просушки. Двумя террасами выше, в двухэтажном особняке, покрытом струпьями обветшалой штукатурки, также обитало несколько местных семейств, но павлинов они держали навряд ли; ситцевые занавески на грязных окнах, разделенных попарно выпуклыми медальонами, обыкновенно были задернуты, а в палисаднике рос буйный чертополох.
- Это не павлин. Так же точно кричит человек, если его сильно дернуть за волосы. - Доктор без всякого сожаления отдал бубнового и трефового королей и собрал карты в ладонь.
Пробив виноградный потолок, на козырную даму, наполовину прикрытую, как клетчатым пледом, другой картой рубашкой вверх, упала крупная капля, но дама только шире заулыбалась, не выронив из руки цветок.
С самого утра со стороны моря на берег надвигалась черная, как дым от пороховых пушек туча, однако подувший с юга ветер к обеду изменил направление и часа два еще сияло высокое, холодное солнце. Потом снова потемнело; откуда-то из-за острова, сбоку, докатился жидкий, будто стреляли картечью, гром. На пляже зашевелился поземкой песок, в парке заскрипели сосны, а через минуту все, даже на втором этаже, почувствовали, как в землю врезалось тяжелое, должно быть, чугунное ядро. И опять стало серо, тихо.
Полдня ждали, не шли на пляж, что вот зарядит дождик; хлопало, развеваясь шторой, окно, и если в виноградных прорехах что-то мелькало, то это было тусклое, почти осеннее солнце. Теперь они часа три, как напившись чая, играли в преферанс. Хитрая Липа потянула за кончик одну карту, а сдала, переглянувшись с Марком, другую: она с ним играла в паре.
- Разумеется, павлины здесь когда-то жили. Правда, не совсем здесь, а несколько дальше, в следующей усадьбе по побережью. Тамошний дворец больше и шикарнее нашего, но от него практически ничего не осталось, и деревеньки никакой нет поблизости. Честно говоря, не думаю, чтобы одичавший павлин согласился поселиться в можжевеловых зарослях...
Доктор вышел из игры и взялся за карандаш, чтобы подсчитать проигрыш. Марк стер со щеки следующую каплю, размером с чернильную кляксу, и раскурил сигару. Прохладный, как родниковая вода, без вкуса и запаха, выветренный воздух наполнился запахом жженой шерсти и кошачьей мочи. Мину замутило, а Липа, наоборот, вдохнула поглубже.
- Но даже если он там остался, то вы его отсюда никак не услышите. А крик этот, если хотите знать, во-он из того домика, там две чудны2е дамы живут. Говорят, они мучают собак и кошек, если те к ним нечаянно забредут.
- Смотри-ка, - к Мининому плечу наклонилась Липа, - неприступный красавец ухаживает за нашей дурочкой Катей.
Действительно, стремительно и важно, словно юный король по ковровым ступенькам, вверх на хозяйскую половину поднимался Танист. Шаг его был легок и быстр, подбородок приподнят, плечи расправлены; за ним увязалась собака-мать.
Мина посмотрела на тучу, серым пятном накрывшую стол.
- Наверное, скоро пойдет дождь. Я пойду приготовлю в гостиной.
Марк кивнул и тоже встал из-за стола, а через минуту вернулся с новой бутылкой портвейна. Все-таки зря мальчик стал так часто бывать на виду, уже четвертый раз за три дня - мужу это явно не нравилось, и его трудно в этом винить. Мина, неслышно ступая, подошла к окну, из которого была видна часть хозяйской площадки. Нет, никого.
После той истории с шершнем Мина стала рассеянно здороваться с мальчиком, встречая его на дорожках парка или в саду. Однажды на небольшой, обнесенной частоколом бамбука лужайке она угостила шоколадом карапуза, с которым мальчик играл в прятки. Тот при ближайшем рассмотрении оказался хозяйским внуком c выпадающей из левой ноздри соплей; она сказала ему несколько ласковых слов, он глядел карими глазенками исподлобья и не уходил, пока не закончился шоколад. Танист терпеливо ждал в сторонке, перекидывая из руки в руку похожий на коричневое яблоко плод, и от угощения отказался. Тем же вечером она застала его прореживающим клумбу евкрозии и попросила несколько клубней для дома.
С некоторых пор он все чаще и чаще стал появляться здесь, у хозяйского летнего домика, как все полагали, из-за Катюши, а на самом деле больше возился с ее малолетним братом, выбегая в сад за неловко брошенным мячом и презрительно не глядя в сторону виллы. В любом случае Марк достаточно хладнокровен, да Мина и сама не слишком уверена, ради кого приходит мальчик, вполне возможно, что и ради юной Катерины.
Вот она, перепрыгивая через две ступеньки вниз, догнала ковыляющего на кривых ножках братца. Как удивительно похоже эта девочка размахивает рукой, точь-в-точь Марк! И все же, если предположить, что Катя - его дочь, а ее умершая мамаша, по выражению тети Агаты, та самая 'молоденькая потаскушка', в которую юный Марк был влюблен, то, значит, он может иметь детей, просто не хочет от нее.
Мина прошла в гостиную, поправила у овального зеркала локон, за спиной мелькнул силуэт доктора. Ее всегда смущало это зеркало напротив окна, как будто не только ты наблюдаешь, оставаясь незамеченным, но и за тобой следят. Закипела спиртовка; Мина разложила приборы на подносе, повернула янтарный мед к свету, подумав, добавила серебряную пепельницу. Она всегда возила с собой дорогие безделушки, они помогали ей обживаться, создавали уют. Это Марк везде и всегда чувствовал себя как дома, будь то ресторан или гостиница, он знал наперед, где что будет расположено, вот и здесь... Впрочем, он никогда не говорил, что не бывал здесь раньше. А она и не спрашивала, как не спрашивала вообще о прошлом, боясь наткнуться на какую-нибудь прежнюю, но во временной отдаленности все еще прекрасную связь. Соперничать со всеми женщинами, с которыми когда-то встречался Марк, у нее не было ни сил, ни желания, и, если задуматься, она их, молоденьких и красавиц, в конце концов победила.
Снова закричала птица, откуда-то сверху, от особняка с медальонами. Это место на горе, рассказывала приглушенно хозяйка, действует на людей странным образом: они отрекаются от детей, семей, живут в разрушенном особняке, практически ничего не делая, сидят и плюют в песок. Говорят, там раньше было святилище Кибелы, оно-то так и действует на человеческие души.
Мина заварила чай, сходила в спальню за кофтой - потемнело и ветер, прохладно. Наверное, что-то похожее влияет и на ее мозги: иначе как бы она додумалась, что Катя - дочь Марка, а Липа - его любовница и они сговорились ее отравить? Мина выплеснула чай в окошко, чуть не угодив в щенка, - вкус ей показался слишком горьким. В ванной комнате тщательно прополоскала рот, сняла с веревки свой купальник и плавки мужа. У нее были основания Марку не доверять - однажды он чуть не погубил ее, и она отлично помнит выражение его лица, минуты долгие, ужасные, за которые она последовательно расставалась с верой в Марка, с любовью к Марку, с жизнью наконец.
Это случилось, когда они в первый раз приехали сюда, раздраженные проведенным в Европе медовым месяцем.
В те мягкие августовские дни Марк обычно проплывал пятьдесят метров до тянущейся вдоль берега железобетонной полосы, влезал на нее и прогуливался по щиколотку в воде, рассматривая приросшие к шершавой поверхности ракушки, иногда наклонялся и доставал какую-нибудь. Мина, пользуясь бетонной преградой для передышки, заплывала далеко, дальше, чем обычно. Правда, чтобы взобраться на нее, требовалась чья-то помощь - на глубине волны помогали, подталкивая, но ближе к искусственному барьеру оттаскивали назад.
Как обычно, дождавшись попутной волны, она протянула мужу руку, стараясь держаться так, чтобы не ободрать о неровный отвесный край грудь или колено, когда ее потащат наверх. Марк, действительно, присел на корточки, она еще заметила, как напряглись плавки, представила, как ловко он ее подхватит, прижмется сухими губами к забрызганному лицу, нагретым телом - к холодному, и засмеялась, сбивая и без того неровное от усталости дыхание. Однако отлив устремился назад, а муж руки так и не протянул. Мина слегка побарахталась, сопротивляясь, в надежде, что Марк все-таки поможет, но вода слишком сильно
