Мина вдруг вспомнила о вчерашнем мужчине, Юсуф, кажется, и хотела было спросить, но Марк, как обычно, перебил. Она посмотрела на мужа свысока. Удивительное дело: стоило ей вчера остаться одной, стоило только задуматься о продолжении рода, как мужчины буквально зароились вокруг, словно привлеченные электрическим светом, который Катюша все-таки зажгла, жирные ночные бабочки.
Ее, конечно, предупреждали, что они удивительно сладкоречивы, эти мужчины-туземцы, однако верить им нельзя. Да и как можно верить человеку в стоптанных, хотя и до блеска начищенных туфлях и дорогом, это стало очевидно под ближайшим фонарем, костюме? 'Вы меня не помните, но вы должны меня выслушать. Юсуф не станет обманывать. Вы такая добрая, такая леди, когда в первый раз...' Ее заинтересовали, встревожив, не столько слова, жаркие, заискивающие, сколько травный запах одеколона и близкие, просительные глаза - мужчина держал ее за локоть, заглядывая в лицо: 'Ты должна знать, Катя не ее дочь'. Она совсем не понимает, о чем речь. Чтобы разобрать негромкий, с французским вывертом голос, Мина замедлила шаг, стараясь смотреть не в упор, а искоса: говорят, они ужасно обидчивы и могут от досады убить. Иначе откуда у местных официантов такое высокомерие в самом разрезе притворно опущенных век? Чтобы так на людей смотреть, надо обладать миллионным состоянием, а у них даже нищие, дети, клянча копейку, сохраняют надменный вид. Этот тоже, наверное, хочет денег. 'Я любил ее и поклялся, что Катерина...' Однако странные имена они дают своим детям, вот и внучку хозяйки... А-а, про нее, оказывается, и речь. Ну, разумеется, разумеется, он прав, и тетя Агата о том же рассказывала: мать девочки умерла от туберкулеза, ведь здесь еще при князе начали строить санаторий. Хотя, она готова поклясться, история Агаты была чистейшим, как бриллиант в ее кольце, вымыслом...
Словно откликнувшись на имя, из густых абрикосовых сумерек вновь появилась девочка с темно-русыми и немного волнистыми, как у Марка, влажными волосами и, присев на корточки, стала шарить под домом, заглядывая в темноту. 'Вы не видали моего щенка?' - 'Если хочешь, поднимись и посмотри здесь. Пять минут назад он крутился под столом, выклянчивал колбасу'. Белый патлатый щенок, забавный, но ужасно блохастый. Мина почесала лодыжку, наверное, москит. 'Катюша, возьми, съешь пирожное'. Мина поманила девочку блюдцем с кремовой розочкой. С некоторых пор, пытаясь поймать ее внимание, она стала подкреплять слова жестами, поскольку Катя как будто плохо понимала, когда обращались непосредственно к ней. Сама девочка разговаривала мало, но если принималась что-то рассказывать, то так быстро, что Мина не успевала следить за смыслом, пропуская половину слов так же безнадежно, как молниеносные подачи Марка на теннисном корте...
- Наконец-то, Марк, у меня появится достойный противник. Ты же знаешь, с тренером играть неприятно, он как будто за тобой ухаживает, а Ник-Ник предпочитает играть с девушками. Приехал, правда, Варон, но неделю как пьет и даже сезона не открыл.
Этот Варон был еще один их знакомец, очаровательный человек и на редкость эстетичный игрок в теннис. Единственный его недостаток, который обнаружился на следующий после знакомства день в кафе, куда они с Марком зашли перекусить, заключался в неумении пить. Еще вчера подтянутый, в белой спортивной форме, эффектно оттеняющей мускулистый загар, Варон превратился в краснорожего, кривоногого пьяницу в раздерганной яркой гавайке и с бессонными глазами, которые, подслеповато моргая, постарались их не заметить. Обрадованный Марк пригласил его на коктейль, и когда Варон повернулся к ним анфас, Мина едва не охнула: пол-лица прилежного теннисиста являло собой едва подернувшуюся кровавой корочкой рану. 'Асфальтовая болезнь, так сказать', - пояснил Варон и шаркнул резиновой тапочкой.
Всю следующую неделю при встрече он сердито отворачивался, крикливо выговаривая фразы на местном языке под одобрительный гул окружавшей его компании и тявканье лохматой собаки, кстати, очень похожей на Катиного щенка.
Девочка, наконец, перестала его искать и, мимоходом прихватив со стола гроздь винограда, хотела было уйти, но Мина, поймав ее за руку, притянула к себе, поцеловала в висок, принюхиваясь. Конечно, чем-то они с Марком похожи, нежным и в то же время твердым, чуть выступающим подбородком, выгоревшей прядью за ухом. Но даже если предположить, что мать этой девочки действительно умерла от чахотки и похоронена здесь, на деревенском кладбище, под девичьей фамилией, то Катя все равно не могла быть его дочерью, поскольку у Марка вообще не может быть детей.
8
Узнали они это не сразу. Поскольку оба привыкли жить поодиночке, первые два года ушли на то, чтобы понять, что в браке не все так уж непоправимо меняется. Последующие дни и месяцы супружеского благополучия изредка омрачались вспышками Мининой ревности, поскольку Марк и не думал прекращать свои гастрономически- прозаические исследования. Конечно, она всегда могла пойти в ресторан вместе с ним, но после обильной еды и бокала самого легкого вина ее неминуемо клонило в сон, а от послеобеденных, тугих, как сытая отрыжка, мужских разговоров, сдобренных сигарой, буквально выворачивало наизнанку. Однажды, когда Марк дрожащую, с мокрыми губами и несчастным взглядом Мину выводил из дамского туалета, ему пришло в голову, учитывая отличное качество кухни, единственно возможное объяснение: жена беременна.
Следующие полтора месяца они прожили в растерянности и с надеждой, которая оправдалась, вместе с тем обманув. Однако Мина хорошо запомнила то состояние строгой обособленности и внимания к себе, к опущенному внутрь нее зерну, которое прежде всякого срока заставляло ходить немного враскачку и придерживать руками живот. Было, конечно, и облегчение, что не испортится фигура, без того склонная к полноте, но оно быстро забылось, выпотрошенное разочарованием, которое разделял, как показалось Мине, и муж. На самом деле, привыкнув жить, ни о чем не заботясь и ни за что не отвечая, Марк волновался больше о здоровье Мины и о ее желаниях, в исполнении которых обычно старался помочь. Иногда они ему не нравились, но потакать друг другу в прихотях стало его девизом, иначе он не смог бы так просто отлучаться из дому, учитывая подозрительный характер жены. В действительности Мина не то чтобы ревновала, она скорее недоумевала, как Марк, такой интересный мужчина, спустя несколько лет вблизи сделался для нее уже не так интересен, и сердце не опадает от сладостного ужаса вниз, в мешочек желудка, когда породистое лицо средневекового дожа склоняется над ее подушкой.
Тогда она постаралась сосредоточиться на их первых днях, когда они друг друга отчаянно, чуть не до холодной испарины раздражали, но и любили ночи напролет, с первыми лучами рассвета вызывая гостиничного портье, чтобы им немедленно подали завтрак или заказали такси для загородной прогулки. Но и это было неважно. Важным было то, что Мина вдруг захотела ребенка так яростно, как будто он у нее уже был и его отобрали, или она только что вспомнила о нем. Ей казалось, она поняла, отчего дорогие платья на ней морщинят, а нижнее белье рвется - ее гладкое тело опадает, скукоживается, словно отцветший напрасно цветок, еще немного, и пустое нутро превратится в рассадник болезней, потрескается кожа, и она раньше смерти сгниет заживо, если не пустит ростка.
Несмотря на повторяющиеся вновь и вновь неудачи, Мина была фанатично уверена, что рано или поздно, но зачатие произойдет, надо только завершить солнечный круг протяженностью в четыре года, который начался неизвестно когда. Разглядывая Марка, она выбирала, какие черты позаимствует ребенок, от этого муж делался любимее и ближе, однако вслух ничего подобного не обсуждала и терпеливо, послушно ждала. И если Марк все-таки решил пойти к врачу посоветоваться, то исключительно по собственной, еще ничем не обоснованной инициативе.
Мина вернулась из книжного магазина и разложила карту Испании на полу, подоткнув под колени подушку, - она готовилась к большому путешествию и даже начала учить испанский с какой-то ведьмаческого вида старухой. Казалось, ей наскучила напрасная забота, и она с удовольствием отвлеклась на другое, поэтому Марк решил, что теперь самое время сказать. Ему самому, конечно, было обидно, что вина прокралась с его стороны, но отчего-то он не слишком переживал и даже радовался, что Мине будет не в чем себя упрекнуть. Она, и впрямь, выслушала плохие новости спокойно, подумала минут пять и снова принялась за испанский маршрут. Не выносивший слез Марк остался доволен.
Глядя на размытые от удержанных слез берега озера Гальоканта, Мина подождала, пока за мужем не закрылась дверь, и только тогда, поборов искушение в прохладном озере утопиться, додумала катастрофу полностью. Вначале она, правда, обрадовалась, что ущербность заключена не в ней, не в ее по-женски одаренном теле, роскошном футляре, который мог стать уютным вместилищем, сохранным саркофагом для закутанной в волшебные пелены куколки. Поэтому, стараясь дальше не думать, она и принялась за испанский маршрут. Озеро Гальоканта юго-восточным своим очертанием напоминало окончание фаллоса, но она растерялась и не успела показать курьезный силуэт мужу, а теперь уже никогда не покажет, даже если они отправятся туда вместе. Как только Мина представила, что будет путешествовать с кем-то, не
