морщинистом лице. Это и был Власов. Посидели с ним часа два. На истрепанной карте с красными и синими кружками, овалами и стрелами он показал путь, который прошла армия от той самой знаменитой Красной Поляны, чуть ли не окраины Москвы, откуда немцы могли уже обстреливать из тяжелых пушек центр города. Рывок большой, быстрый совершила армия. Но сейчас наступление по сути приостановилось.
Втроем на крестьянских санях через оголенный, расщепленный и казавшийся мертвым лес поехали в дивизию, оттуда - в полк. Здесь идут бои местного значения: то берут какую-то безымянную высотку, то отдают, ночью ее снова будут атаковать. Очевидно, на многое рассчитывать не приходится.
Видели мы Власова в общении с бойцами на 'передке' и в тылу - с прибывшим пополнением. Говорил он много, грубовато острил, сыпал прибаутками. Кривицкий запомнил и записал: 'При всем том часто оглядывался на нас, проверяя, какое производит впечатление. 'Артист!' - шепнул дивизионный...' Ну что ж, пришли мы к выводу, каждый ведет себя в соответствии с натурой, грех не самый большой.
Возвратились мы на КП армии вечером. Власов завел нас в свою избу. До позднего вечера мы беседовали с ним, потом, оставив Кривицкого здесь ночевать, ушли в штабной блиндаж. Ночью немцы открыли такой сильный артиллерийский огонь, что хаты ходуном ходили. И вот Власов звонит к себе в избу, будит Кривицкого и спрашивает:
- Вы что делаете?
- Сплю, - отвечает тот.
- Спите! И не беспокойтесь, я сейчас прикажу открыть контрбатарейную стрельбу...
Вот, подумали мы, какое внимание нашему брату-газетчику!..
Вспоминаю, что Власов то и дело употреблял имя Суворова, к месту и не к месту. От этого тоже веяло театром, позерством. Кстати, это заметили не только мы. Через неделю в 20-ю армию поехал Эренбург. Пробыл там двое суток. Встречался с Власовым. Впечатления совпали. Эренбург рассказывал мне, а потом в своих воспоминаниях написал: 'Он меня изумил прежде всего ростом метр девяносто, потом манерой разговаривать с бойцами - говорил он образно, порой нарочито грубо... У меня было двойное чувство: я любовался и меня в то же время коробило - было что-то актерское в оборотах речи, интонациях, жестах. Вечером, когда Власов начал длинную беседу со мной, я понял истоки его поведения: часа два он говорил о Суворове, и в моей записной книжке среди других я отметил: 'Говорит о Суворове как о человеке, с которым прожил годы'.
Дальнейшая судьба Власова, имя которого стало синонимом самой подлой измены, хорошо известна. Именно к нему применимы слова Горького: 'Сравнить предателя не с кем и не с чем. Я думаю, что даже тифозную вошь сравнение с предателем оскорбило бы'.
Читатель может меня спросить: не хочу ли я сказать, что в те дни я почувствовал двоедушие Власова? Нет, таким прозрением я не обладал, да и не только я - люди, которые вместе с ним служили, не догадывались, что он таит в своей душе.
Когда мы узнали о предательстве Власова, Эренбург зашел ко мне, долго ахал и охал: мол, чужая душа - потемки. Он вспомнил поговорку, услышанную от Власова: 'У всякого Федорки свои отговорки'. Рассказывал, что, прощаясь, Власов трижды его поцеловал. Илья Григорьевич и сейчас тер щеку, словно старался стереть оставшийся там след от иудиных поцелуев...
Наш корреспондент по Калининскому фронту Леонид Высокоостровский прислал в редакцию 'объявление': он снял его со стены дома в одном из освобожденных городов. 'Объявление' написано немцем, видимо, недоучившимся русскому языку. Вот несколько строк из него:
'Все жители должны немедленно после возглашения бурмистра зарегистрироваться.
Исключения допущены с разрешением о невнушительности от охранной полиции...
Применять немецкий привет есть преимущество германских поданных...
Кто имеет типографию или тому подобное заведение для распространения производств умственных работ должен иметь на это разрешение.
Всем управным приказам выданные немецкими военными частями необходимо слушаться'.
Среди различных запретов и такой:
'Знаки величия русского государства в занятой русской области вести и применять не разрешено'.
Такие материалы сразу же передаются Илье Эренбургу.
Передали и это 'объявление'. А в сегодняшней газете появилась его статья 'Знаки величия'.
Писатель не стал комментировать 'неграмотный и глупый бред прусского солдафона', но по поводу 'знаков величия русского государства' сказал свое слово. Приведу его хотя бы в выдержках:
'Я не понимаю точного смысла этих отвратительных и наглых слов, но я хорошо понимаю их намерение: унизить наш народ. Жалкие потуги палача-на-час поколебать величие России!
В Ясной Поляне немцы хотели уничтожить наши 'знаки величия', и для этого надругались над могилой Толстого. Но Толстой по-прежнему велик, и ничтожен презренный Гитлер...
Нельзя уничтожить 'знаки величия русского государства' - они в сердцах каждого русского. Они неистребимы и в захваченных немцами городах. О славе прошлого, о вольности, о высоком искусстве говорят камни Новгорода. О великой борьбе русского народа шумит скованная льдом Березина. Партизаны в русских лесах - это 'знаки величия'. И спокойные лица русских героев, которых немцы ведут на виселицу, - это тоже священные 'знаки величия русского государства'.
Они хотят, чтобы русские перестали быть русскими - мыши пусть изгрызут Арарат! Из кровавой метели Россия выйдет с высоко поднятой головой - еще выше, еще прекрасней.
'Знаки величия'? Русский язык. Не тот, на котором пишут свои приказы полуумные немцы, нет. Тот, на котором писал бессмертный Пушкин.
'Знаки величия'? Память. Русские люди в захваченных немцами городах помнят и ждут. Трудно было ждать в октябре. Легче ждать в феврале: громко гремят орудия, тихо скрипят лыжи - это Красная Армия идет на запад'.
Март
6 марта
Одним из главных событий истекшей недели продолжает оставаться сражение в районе Старой Руссы. Идет, как стали говорить, 'добивание' группировки врага. Нелегкая это была задача: расчленять и уничтожать ее. Достаточно прочитать новые сообщения наших спецкоров, чтобы в этом убедиться. Викентий Дерман в корреспонденции 'Ночной удар по фашистам в районе Старой Руссы' рассказывает, сколько сил и тактического искусства пришлось приложить для того, чтобы овладеть только одним укрепленным узлом противника. Неоднократные дневные атаки не приносили успеха. Лишь хорошо подготовленной ночной операцией, длившейся до самого утра, удалось сломить сопротивление врага.
Освобождаются новые и новые села и деревни, идет перемалывание техники и живой силы немцев. Вот что, например, рассказывается в статье 'Судьба одной немецкой дивизии 'весеннего резерва'. Речь в ней о 5-й пехотной дивизии. Первый раз ее разгромили в августе 1941 года под Смоленском, где она потеряла почти две трети своего состава. Второй раз - в октябре на полях Московской битвы. Ее отправили для переформирования во Францию и срочно перебросили под Старую Руссу на помощь 16-й армии. И здесь ее тоже изрядно потрепали.
Но и нам это стоило немалых жертв. Каких-либо цифр наших потерь в газете нет, но достаточно прочитать корреспонденцию Е. Чернова из 11-го гвардейского артиллерийского полка, чтобы понять это: '...У нас три орудия получили повреждения... Начался неравный бой одного орудия против целой батареи. Вскоре разрывом снаряда был убит наводчик Черенков... Через несколько минут выбыли из строя еще два красноармейца. Месронян с оставшимися двумя бойцами отнес раненых в укрытие и снова открыл огонь...'
В репортаже о действиях вражеской авиации говорится, что немецкое командование бросает в бой большое количество самолетов. Транспортная авиация фашистов пытается снабдить окруженные части боеприпасами и продовольствием. Все верно. Но вот следовавшая за этим уверенная фраза: 'Но и это не помогает немцам' вряд ли соответствовала действительности. Мы недооценили возможности немецкой авиации. Да и не только мы: в первую очередь фронтовое командование и Генштаб. Позже это стало ясно...
* * *
На первой полосе, там, где публикуется лишь краткая информация о событиях текущего дня, напечатана большая - на две колонки - корреспонденция 'Как был взят город Юхнов'. Исключение сделано сознательно. Уже много дней не было сообщений с Западного фронта об освобождении городов. Юхнов сам по себе городок небольшой, но, как известно, на войне свои измерения. Оперативное значение населенного пункта не всегда определяется его размером. Юхнов был у немцев одним из сильных и важных узлов обороны. После падения Калуги они создали линию обороны именно на
