И только одна женщина в камере номер восемь знает, что вечность есть и что жизнь окончена; но у нее двое маленьких детей, которые скоро подрастут. Ее жизнь кончена, их жизнь только началась - и началась страшно. Она гладит их по головкам, укладывает спать и знает, что завтра они станут на день старше, а она еще на день приблизится к вечности. Уложив детей, она тупыми и непонимающими глазами смотрит на своих товарок по заключению, о чем-то спорящих, чего-то ожидающих и по-своему счастливых.
СИРОТА ПРИСТРОЕНА
Отцу Якову повезло, и всему причиной оказалась баночка вишневого варенья, которую он занес в контору тюрьмы.
Перешагивая порог конторы, он подобрал рясу, как бы во свидетельство того, что он тут, собственнo, ни при чем и даже прикасаться к стенам тюрьмы не хотел бы, но по сану своему вынужден бывать везде. У привратника спросил:
- А что, нынешний день посылочку заключенной передать можно?
Привратник поклонился ему очень вежливо, но твердо сказал:
- Нынче, батюшка, день не приемный, надо бы вам прийти в четверг либо в воскресенье.
- Так. Дело плохое, в воскресный день мне менее доступно. Имею поручение от страждущего отца передать его дочери малую баночку варенья. И в четверг не знаю, удосужусь ли, как лицо занятое.
- Как изволите. Может, попросите саму начальницу, она здесь, в конторе.
Достойно погладив бороду, отец Яков сказал:
- Ее сиятельство имею честь знать лично, но можно ли обеспокоить?
- Конечно, они заняты, а все же пройти можно. И духовное лицо, и ежели еще лично известны.
Отца Якова провели к начальнице. Она сидела за столом перед конторскими книгами, счетами и бумажками. Рядом стояла дежурная по конторе надзирательница, а другая, заплаканная, столкнулась с отцом Яковом при выходе. Отвесив приличествующий поклон, отец Яков скромно и степенно приблизился:
- Осмелился побеспокоить малым делом по поручению страждущего родителя. Если изволите припомнить, имел честь встретиться у ее светлости достойнейшей тюремной патронессы.
Начальница приняла довольно приветливо и даже узнала.
- А какое же у вас дело, батюшка?
- Дело малое. Будучи в Рязани, навестил тамошнего почтенного и уважаемого старожила и врача Калымова, Сергея Павловича, сраженного горем по случаю дочери. А дочь его заключена в сем месте. Ну и принял поручение передать скляночку варенья. Не знал, что полагается в четверг либо в воскресенье, и занес в день неурочный.
К удовольствию отца Якова, посылочку приняли. Начальница пошутила:
- Тут, батюшка, в варенье никаких записок нет?
- Знать того не могу, брал без ручательства, однако мысли не допускаю. Отец о дитяти истинно страдает, как то и естественно при возрасте и положении. А уж проверить извольте сами.
Начальница пожаловалась на неприятности. И за преступниками смотри, и хозяйство большое, и хлопоты с тюремным персоналом. Вот сейчас должна была рассчитать надзирательницу за крайнюю небрежность. Какой народ пошел! Ни на кого нельзя положиться.
Отец Яков поддакнул:
- Хлопотно, хлопотно. Нынче нравы не на высоте.
- Эта на дежурстве заснула, а наймешь другую - опять что-нибудь. Пожилые устают, а на молодых нельзя надеяться. Работа трудная, и на небольшое жалованье идут неохотно. Где взять?
Отец Яков вспомнил, что обещал найти место для Анюты, дочери покойного друга-книжника. Не выпал ли случай?
- Скромную особу, однако весьма молодую, мог бы прирекомендовать. Притом - круглая сирота и в большой нужде.
- Приютская? Боюсь я этих приютских.
- Нет, дочь честного торговца, а сам недавно скончался, и жизни был беспорочной, хороший был человек.
- А что ж, батюшка, пришлите ее, может быть, подойдет. Вы хорошо ее знаете?
- Знал дитятей; ныне ей двадцать лет, грамотна и работяща, а по полной бедности живет из милости у соседки.
Вышло случайно и хорошо. Отец Яков покинул тюрьму в прекрасном настроении духа и в тот же день побывал на Первой Мещанской. Там поохали, хорошо ли молодой девушке поступать в тюремщицы, но отец Яков заверил, что всякий честный труд почтенен и все зависит от усердия в работе. Сама Анюта даже обрадовалась: в тюрьмах сидят люди особенные, убийцы, разбойники, несчастные! У каждого в жизни столько удивительных историй! И жутко, и интересно. И уж, конечно, лучше, чем стирать белье или стряпать в чужом доме.
Было решено, что завтра же Катерина Тимофеевна лично сведет Анюту в контору тюрьмы к начальнице. Отец Яков дал записочку и на конверте особо крупно вывел слова: 'Ее Сиятельству'. И хотя были у него сегодня малые дела, согласился остаться пообедать. Приятно оказать помощь хорошим людям - и приятно, когда ценят услугу и оказавшего ее человека.
И вот Анюта в первый раз на дежурстве. Она в сером форменном платье и в белой головной косынке,- сразу стала старше и почтеннее. Все серьезны, и она серьезна. В старшей надзирательнице она чувствует власть, а в присутствии высокой, сухой надменной начальницы сердце Анюты замирает. С первого дня попала в ночные; придется так поработать неделю, потом неделя дневного дежурства, потом опять по ночам. Работа простая и не очень трудная, но нужно помнить и строго исполнять тюремные правила: с заключенными никаких лишних разговоров, никаких записок не принимать и не передавать, ничего в тюрьму не приносить, не позволять подходить к окнам и о всяком непорядке или непослушании докладывать старшей, а та - начальнице. При смене дежурных иногда бывает легкий обыск: старшая проводит ладонями по платью, не спрятано ли что- нибудь запрещенное; это только для формы, а настоящий обыск делают при начальнице, всегда неожиданно - и тогда дежурных раздевают до рубашки. Все это не столько обидно, сколько таинственно и необыкновенно.
В первую смену старшая пробыла с Анютой целый час на дежурстве, показала, как глядеть в глазок и как открывать дверную форточку. Дверь камеры без особой надобности не отпирать, ключ держать на поясе. Рассказала, что делать при случае тревоги, и объяснила, что вот это все - камеры уголовных, а в восьмом номере - политические,- хоть и неясно было Анюте, в чем различие.
- Их особо держат?
- Особо, в своих платьях.
Затем старшая ушла вниз, а Анюта осталась. Прошла по коридору, тихонько и еще неумело отодвигая заслонки дверного стеклышка. Все спят. Странно подсматривать, как спит чужой человек! Есть одиночки, другие по нескольку в камере, на койках, приделанных к стене, и на нарах. Худые соломенные тюфяки, тощие серые подушки, а закрыты кто одеялом, кто арестантским халатом. С особым любопытством заглянула в камеру номер восемь. Там было больше порядка, белье почище, а на столе книжки. Но те же, как и у всех спящих, серые и невыразительные лица.
Не страшно в тюрьме. А что делать целую ночь? Нужно будет спросить, можно ли брать на дежурство книжку и читать под коридорной лампочкой? Работа здесь, как всякая другая, вроде как больничной сиделкой, только, верно, очень скучная.
Среди ночи заслышала шорох в конце коридора и вскочила с табурета - не начальница ли? Но это пришла соседка по дежурству из другого отделения.
- Привыкаешь?
- Привыкаю.
- Спать-то хочется?
- Нет, спать не хочу. А скучно тут у вас?
- Еще бы не скучно. У нас - ровно в могиле! А ты совсем молоденькая! Ты как же к нам определилась?
Полночи шепотом проговорили, стоя на повороте из коридора в коридор, так, чтобы видеть каждой свое отделение, а главное - успеть разойтись, если покажется старшая или начальница. Анюта рассказала про себя - та про свои дела. Соседка по дежурству была постарше и поопытнее, служила уже второе полугодие.
