— Если не ошибаюсь, она имела какое-то отношение к театру?
Инесса бросила на него проницательный взгляд.
— А вам, я смотрю, уже кое-что известно?
— Чуть-чуть, — майор показал узкий зазор между пальцами, словно просил не наливать ему много водки.
— Да, ее тетя работала в драматическом театре.
— Кем?
— Точно не знаю. Администратор или что-то вроде этого.
— Она, наверное, уже на пенсии?
— Понятия не имею. Откровенно говоря, Наташа очень скупо говорит о своем детстве и юности. Насколько я понимаю, детство у нее в отличие от остальных маленьких граждан Советского Союза было не слишком счастливым.
Кажется, она из Риги.
— Остаться сиротой — тяжелое испытание для любого. Такие вещи, как мне известно, сказываются на характере…
— Наталья — человек абсолютно самостоятельный и независимый. Она привыкла всего добиваться сама. Ее история достаточно банальная, но тем не менее говорит о многом. Москва, как мы знаем, слезам не верит. Приехала девочка без гроша в кармане в абсолютно незнакомый город, где у нее ни родных, ни близких, опереться не на кого, за помощью обратиться — тоже. На жилплощадь можно было рассчитывать, только устроившись работать по лимиту. Она сначала моталась по общагам, вкалывала на стройке. Вообразите себе, в любую погоду — мороз, дождь или жару — эта хрупкая девушка вынуждена была таскать ведрами раствор, ну и все такое прочее. Но, следует признать, это только закалило ее характер.
— Как же она оказалась в вашем театре?
— Вы же знаете, как поступают люди, работающие по лимиту, — получают квартиру и сразу же увольняются. А куда могла пойти девочка, которая с детства впитала в себя дух театра? Сначала устроилась уборщицей, сцену убирала… Потом пошла учиться в техникум на парикмахера-визажиста, или как там это называется.
Днем — на занятиях, вечером — театр. После окончания стала гримером. Хорошим гримером, надо заметить. Конечно, на ее месте хотели оказаться многие, но вот тут-то и пригодился ее закаленный испытаниями характер.
— Да, — согласился Старостин, — к вам в театр даже в качестве зрителя попасть нелегко.
Разговор на минуту прервался: в холл вошел племянник певицы, неся на широком медном подносе явно дореволюционного происхождения две чашки дымящегося ароматного кофе.
Отпив глоток, Старостин спросил:
— А как вы с ней сошлись? Кофе, кстати, очень вкусный.
— Когда я увидела, как она работает, — пропустив мимо ушей замечание относительно кофе, ответила Инесса, — у меня не осталось никаких сомнений в том, что Наташа будет моим личным гримером. Знаете, бывает у человека природный талант к чему-нибудь. Вот она — настоящий мастер макияжа.
— Разве этого достаточно для близкого знакомства? — с сомнением полюбопытствовал следователь. Рождественская пожала плечами:
— Знаете, как это бывает у женщин… Своей манерой поведения она сразу вызвала у меня доверие. Ведь театр — это место, где, будем называть вещи своими именами, процветают интриги, сплетни и наветы за глаза. Так вот, Наташа никогда не позволяла себе злословить по поводу кого бы то ни было. В ней есть врожденное благородство, та самая голубая кровь. Ну и потом, общность интересов… Она ведь влюблена в театр,. Честно говоря, я даже не понимаю, чем она могла привлечь внимание вашей конторы. Уж ответьте откровенностью на откровенность, Владимир…
— Викторович, — подсказал Старостин. — Конечно, в интересах следствия не рекомендуется раскрывать… — Он вздохнул и, пошарив в кармане, с тоской нащупал пачку сигарет. — Все это пока смутные догадки, основанные на одной маленькой детали.
— О какой детали идет речь?
— Будучи не так давно на концерте этой знаменитости, как ее?..
Монтсеррат Кабалье, я совершенно случайно столкнулся — как это говорят — в кулуарах? — с вашей приятельницей. Конечно, женщины стараются скрывать подобные вещи, но я все-таки успел заметить на лице у нее довольно странной формы шрам…
— В наблюдательности вам не откажешь, — покачала головой Инесса. — Это профессиональное?
— Боюсь, прозвучит грубо, но… мент — он и по жизни мент.
Инесса сдержанно засмеялась:
— Я думала, что это словечко употребляют только ваши, так сказать, недоброжелатели.
— Это преувеличение. Мы относимся к себе достаточно самокритично.
— Вот как? Никогда бы не подумала.
— Так вот насчет шрама. Вам ничего не известно о его происхождении?
— Это наверняка какая-нибудь очень неприятная история, о которой мне известно не много. Из деликатности я напрямую об этом не спрашивала, а сама Наташа особенно не распространялась. Так, упомянула однажды что-то про грехи молодости, дурную компанию… — Инесса умолкла на полуслове и стала сосредоточенно изучать пятно кофейной гущи на стенках чашки.
Старостин понял, что на эту тему его собеседницей наложено табу. Но услышанного хватило, чтобы пробудить в нем новые подозрения.
Та ли Мазурова, за кого себя выдает? Не скрывается ли за весьма приятной внешностью и благородными манерами нечто темное и зловещее? Пока его смутные и интуитивные догадки еще не находили конкретных подтверждений, но разные мелочи наталкивали на дальнейшие размышления.
Глава 11
Тяжелый, бухающий звук бас-гитары, многократно усиленный мощной аппаратурой, вырывался из-под пальцев негра-музыканта и вызывал у Натальи тревожное ощущение надвигающегося апокалипсиса, словно всадники с косами в руках, на вороных конях и в черных, накинутых на голые черепа балахонах, надвигались на разогретую публику.
Наконец под возбужденный рев зала на сцену выбежала худощавая, небольшого роста певица на высоченных шпильках и в легком блестящем платье, лишь слегка прикрывавшем ее стройную фигуру. Окинув зал игривым взглядом, она приветствовала публику на ломаном русском языке:
— Здраствьюй, Москва!
Раздался гром аплодисментов. Не обращая на них внимания, певица подбежала к рослому бас- гитаристу и что-то прокричала ему на ухо, вызвав в ответ приступ смеха. Затем, похлопав себя левой ладонью по правому предплечью, она спровоцировала толпу на продолжение аплодисментов и с явно выраженным немецким акцентом затянула свою знаменитую «Мадемуазель шансон блюз».
Сибирский депутат чуть не подпрыгнул от восторга.
Наталья вовсе не разделяла энтузиазма своего спутника, так как французская дива ей совершенно не нравилась. Вела она себя на сцене высокомерно и слегка развязно, демонстрируя зрителям из передних рядов свое нижнее белье.
Справедливости ради Наталья отметила, что белье было дорогим и эффектным. Но зато песни отдавали нафталином — давно набившие оскомину старые хиты и ничего нового.
Наталья выглядела не намного скромнее певицы — на ней было трикотажное платье, которое кричаще подчеркивало несомненные достоинства ее фигуры. Депутат Баранов, увидев девушку у входа в Манеж, где они договорились встретиться перед концертом, не поверил своим глазам.
— У вас, Наташа, просто дар перевоплощения, — не скрывая восхищения, заметил он.
— А вы ожидали, что я приду на концерт в скучном деловом костюме, с блокнотом и диктофоном в руках? — пошутила она. — Посмотрите, сколько вокруг роскошных дам.
— Нет, Наташа, равных вам здесь нет. Вы — особенная. Я вас едва узнал… Где ваши очки? Наталья смущенно улыбнулась.
— Сегодня я решила прибегнуть к контактным линзам.
— Очки вам тоже к лицу…
