синие глаза, а у девушки с забинтованной головой стройные смуглые ноги, бедра ее, обозначавшиеся под клетчатой юбкой, полны были женственной мощи, а у парня с огромным кровоподтеком на плече - могучая шея, атласное мускулистое тело, а глаза рано постаревшей женщины, смотревшие поверх людей, светились умным, подлинно человеческим выражением.
Во всех этих людях, каждый из которых страдал, отмеченный болезнью или уродством, были как бы заключены разрозненные части и стороны цельного образа, полного красоты и сил, - нужно было, казалось, только усилие, чтобы он воссоединился, сбросил с себя все и пошел'.
В годы революции люди сделали это усилие. Автор 'Последнего из удэге' подчеркивает высокую человечность борцов - для них 'простое' и 'настоящее' естественно уживаются в служении общему делу. Сколько на мучили белые палачи схваченного ими рабочего Игната Саенко, прозванного Пташкой, они не могли сломить его дух. Для него мысль выдать товарищей 'была так же неестественна... как неестественна была бы для него мысль о том, что можно облегчить свою судьбу, если начать питаться человеческим мясом'. Он знал, что палачи не только сами перестали быть людьми, - 'главное, чего не могли они теперь простить Пташке, это как раз то, что он был человек среди них и знал великую цену всему созданному руками и разумом людей и посягал на блага и красоту мира и для себя, и для всех людей'.
Внимательный читатель заметит: в романе Фадеева появляются и усиливаются новые интонации. Здесь нет того настороженного отношения к романтике, которое явственно ощущалось в 'Разгроме'. В романтическом ореоле нарисованы люди, совершающие подвиги, такие, как Пташка, как крестьянский богатырь Игнат Борисов. Приподнятое настроение создают в романе многие сцены, например, та, где поют 'Трансвааль'. Пронзительным лиризмом проникнуты страницы о взаимоотношениях боевых друзей Алеши Маленького, Петра Суркова, Сени Кудрявого; высказывания Алеши о дружбе предваряют соответствующий монолог из 'Молодой гвардии'. Автокомментарии становятся неотделимой частицей повествования.
Исследователи справедливо отмечали известную разностильность 'Последнего из удэге'. Это произведение не очень соразмерно с точки зрения композиционного построения (в первых двух книгах неправомерное место заняла линия Лены), романтическая и 'критикореалистнческие' струи не всегда сливаются.
30-е годы продемонстрировали силу тех человеческих возможностей, которые Фадеев и некоторые другие авторы книг о гражданской войне приметили у тружеников, пробужденных революцией к новой жизни. Гигантский размах социалистического строительства, дерзкие свершения отважных людей, удостоенных только что установленного почетного звания Героя Советского Союза, обсуждение и утверждение Конституции победившего социалистического государства, многочисленные факты политической зрелости народа, - записные книжки Фадеева содержат выразительные приметы невиданного общественного подъема.
Поездки в середине 30-х годов на родной Дальний Восток помогли писателю вырваться за рамки становившегося уже привычным и утомительным литературного окружения, увидеть несказанно преобразившийся край. В рассказе 'Землетрясение' Фадеев описал взрыв горного перевала, осуществленный строителями железной дороги словно во исполнение мечтаний Неретина из 'Разлива' о преобразовании дальневосточной глухомани. В рассказе 'О бедности и богатстве' воспроизведены перемены в нравственных представлениях людей: теперь нельзя хоть в какой-то мере оправдывать бедность, в реальной жизни создаются условия для расцвета личности. 'Люди-красавцы', славящиеся трудом и умом своим, - вот с кем все симпатии автора.
Настроения, которые владели Фадеевым, когда он писал эти рассказы, отразились в работе над третьей и четвертой частями 'Последнего из удэге'. На первый план в них выдвигаются образы строителей новой жизни. Большевики-революционеры столь же деятельны, как и герои предыдущих произведений Фадеева, но автор ныне гораздо подробнее раскрывает своеобразие жизненного пути и характера, неповторимый мир чувств, мыслей, переживаний каждого. Фадеев хорошо почувствовал и передал поэзию партийной работы, интеллектуальную жизнь, по-новому складывающуюся в содружестве верных сынов пролетариата.
Работа в массах для Петра Суркова и Алеши Маленького - величайшее искусство, требующее напряжения всех сил ума и сердца. Борьба идет суровая, не оставляющая, казалось бы, места для личных чувств и симпатий. И все-таки герои романа не повторили бы тех слов о холодной и жестокой тайге, которые звучали в повести 'Против течения'. Показательно, что лиричнейший разговор о дружбе, взаимной заботе, происходит в день жестокою боя. А каким жизнелюбием, весельем, душевной широтой веет от Петра и Алеши в минуту отдыха, когда они парятся в бане! А сколько внутреннего тепла живет в Алеше, когда он нежно прижимает к груди сверток партизанских газет - воспоминание о напряженном и радостном труде!
Романтика чистых и благородных отношений, которые связывают революционеров, отнюдь не исключает тех сложностей реального существования, о которых в эти годы напряженно думал Фадеев. Он имел в виду не только трудности и потери, неизбежные в вооруженной борьбе с коварным и опасным врагом. Коллектив единомышленников, изображенный в романе, состоит из живых людей, по-разному понимающих задачи текущего момента, тактику действия. Они считают необходимым отстаивать свои позиции даже в спорах с близкими друзьями. На наших глазах развертывается такой спор между Алешей и Петром. Фадеев проводил мысль о том, что подобные дискуссии - норма партийной жизни, абсолютно правильная, ибо без столкновения мнений невозможно революционное развитие, нет и прочного идейного единства. Ответ на споры о партизанской тактике в момент японского наступления дан в письме обкома партии, пересланном из тюрьмы. Значение этого письма невозможно переоценить: 'Ни один король, царь, президент или какой-либо другой руководитель современного буржуазного государства и никакой папа, банкир или закон никогда не имели и не могли иметь такой власти над своими подчиненными, какую небольшая группа людей, сидящих за толстыми каменными стенами, за семью замками, за сонмом часовых и надзирателей, имела на Петра, Алешу и Мартемьянова, а через них на десятки и сотни, а через этих на десятки и сотни тысяч восставших людей'.
Это та сила коммунистической идейности, которая сделала Левинсона человеком 'особой, правильной породы'. Герои 'Последнего из удэге' представители той же 'породы', но теперь Фадеев изображает уже целый коллектив работников партии. Это несхожие, ярко очерченные индивидуальности: мягкий, увлекающийся Сеня Кудрявый, честный и недалекий Мартемьянов, умный и веселый Алеша, волевой, замкнутый Петр. Мы уже, хотя и не слишком много, знаем, как формировались их характеры, помним о культурной семье Алеши, о трудном детстве Петра, которое ожесточило его почти так, как ожесточила жизнь Метелицу из 'Разгрома'.
В 30-е годы, когда обстоятельства заставляли вновь и вновь задумываться о человечности и общественном долге, о методах воспитания своих людей и борьбы с чуждыми людьми, в эти годы проблемы гуманизма не раз затрагивались советскими писателями. 'Последний из удэге' близок магистральному потоку советской литературы, стремившейся выявить неотделимость реального и желаемого, классового и этического. Уже оказавшись среди партизан, Лена все еще не могла найти 'простое и настоящее', потому что противопоставляла человечность борьбе за нее. Отсюда конфликт между ней и Петром. Петр решительно отверг абстрактные рассуждения Лены о 'бескостном гуманизме', о недопустимости насилия над будто бы не представляющими угрозы 'призраками' старого мира. Он требует непримиримости в борьбе с этими поныне опаснейшими 'призраками', считает такую борьбу справедливой и гуманной. Ближайшее будущее подтверждает его правоту и губительность сентиментальных заблуждений Лены. Как пишет критик Е.Книпович, Фадеев, делясь с ней планами романа, рассказывал, что 'Лена в ложном своем стремлении поставить 'чисто человеческое' выше политического попытается с помощью Семки Казанка освободить Лангового, которого партизаны взяли в плен'.
Конфликт между подлинными и ложными гуманистами, отображенный еще в 'Разгроме', занимает важнейшее место в философско-художественной концепции 'Последнего из удэге'. В критерий человечности автор включает реальные потребности истории, активную борьбу за действительную, а не мнимую свободу. Светом революционной романтики в 'Последнем из удэге' озарены люди героического подвига и высоких этических стремлений, люди целеустремленного действия и благородного сердца. Они еще не встали во весь рост, но в них много такого, что победно расцветет в будущем, продолжится в их преемниках тех, кто уже явится гармонически развитыми людьми.
КРАСОТА НОВОГО ЧЕЛОВЕКА
К.А.Федин недаром назвал Фадеева певцом юности мира, человеком-борцом за коммунизм. В
