Пошли мы, как и положено, с разведкой: один впереди, трое россыпью. Спустились в узкий каньон Киши, пробрались через густой пихтарник и, поднявшись на перевал, разделяющий эту реку с Уруштеном, стали за укрытием на отдых. Отсюда далеко виделись лесные распадки, черные скалы, волнами уходящее нагорье. Правее сверкала снегами Псеашхо, такая отчетливая, что мы пересчитали на одном отроге семнадцать оленей.
- Куда выйдем? - спросил я у Алексея Власовича.
- На Лабёнок, только по другую сторону долины. С тылу.
Он говорил, но не отрывался от бинокля, все смотрел в одну точку. И я стал смотреть. Сквозь нежно- зеленую пену молодых дубовых крон вроде бы прорывался парок. А может, и дым.
- Зубров на Молчепе не встретил? - спросил я Кожевникова.
Не глядя на меня, Василий Васильевич ответил:
- Два шкилета нашел. Дырки в черепе от пуль.
На заре Телеусов потянул нас на тот подозрительный дымок, что в стороне от маршрута. Часа через три он сполз с седла и позвал меня с собой.
Крались по молодому папоротнику, в тени. Останавливались, слушали, спугнули двух веселых барсуков. Лес поредел. Захрустел под ногами щебень. Мы стояли перед площадкой из голого камня, она выпирала из лесу и обрывалась. Дальше белело небо. Над обрывом повис шалашик, из него торчали сапоги. Остатки костра серым пятном темнели в стороне между скал. Мы стояли под соснами и ждали.
Сапоги скрылись, из шалаша негромко сказали:
- Васька, пора! Затекли ноги.
Из-за скал вышел заспанный Василий Никотин с биноклем. Он хмуро улегся в шалаше лицом к обрыву и вытянул ноги. Саша, покачиваясь, поплелся в скалы.
Не сговариваясь, мы обошли поляну краем леса и отыскали пещеру. Она выглядела обустроенной: шкура медведя висела вместо двери, поверх нее тянуло дымом, для воды протянули желобок из бересты. Словом, жилье. Телеусов заглянул поверх шкуры: Саша укладывался спать.
- Час добрый, - сказал Телеусов шипящим голосом.
- Что?! - Сашу подбросило. Он схватил винтовку.
- Ти-ха! Сиди, коли попался... - И от души рассмеялся. - Так вот где вы отсиживаетесь, пока другие- прочие войну ведут!
От шалаша прискакал Василий, подошли наши двое. Костер разгорелся. Мы выложили из седельных сум диковинные закуски - копченый бекон, белые сухари в обертке, сахар из запасов тайника.
- Ну, докладайте, - потребовал Телеусов.
- Находимся в разведке, - сказал Саша. - Следим за движением неприятеля, в бой не вступаем из-за неравенства сил.
- Человеков пять того неприятеля? - Телеусов беззлобно подсмеивался.
- Если бы пять! Насчитали восемьдесят три бойца. Мечутся по обе стороны Поперечного хребта, то в одном месте встанут, то в другом. Землянки строят, на зиму вроде окапываются. Или ждут кого? Бело- зеленые, одним словом.
- Стреляют?
- Случается. Видели, как медведя приволокли, трех или четырех оленей. За зубрами гонялись.
Перед нами была сотня Чебурнова. Без командира. Идти на поиск сотника они не решались. Уходить на Лабу тоже не могли: сотник велел ждать. Вот и топчутся в укромном месте. Скрыты надежно. Дать им бой в этом районе не могли бы и два батальона. Но что-то надо предпринять.
Дотемна мы наблюдали за сотней. Сверху все ущелья и тропы, идущие на север, просматривались довольно хорошо. Бандиты мыкались из стороны в сторону. Нет командира - и уже не сотня, а толпа, головы полны страхом.
Решение пришло неожиданно. Я глянул на Шапошникова. Он - на меня. Мы поняли друг друга. Наш долг - сделать все возможное, чтобы избавить заповедник от опасных гостей. Нет, не стрелять. Перед опасностью белые вновь станут силой. Страх заставит быть храбрыми. Кто знает, что тогда будет.
- Пойдем мы с Андреем Михайловичем, - решительно сказал Шапошников. - А вы, ребятки, будете нашим заслоном, надежной поддержкой.
- К волкам в логово? - Саша Никотин встал. - Да они вас!..
- Они напуганы и растеряны. Алексей и Василий спустятся по Уруштену, закроют тропу на Умпырь. Ни в коем случае не пропустить гонцов! Хотя бы на время переговоров. Понятно? Двое - страховать нас.
Да, мы знали, на что шли. В сотне разные люди - и случайные, и отпетые мерзавцы. Разобщить их, заставить уйти - единственная возможность, если мы решили спасти зверя в заповеднике. Останутся бандиты зимовать - перебьют всех и вся. И мы пошли. С белой тряпицей на винтовках. Как парламентеры. Пошли к ночи, когда сотня собралась у костров. Обходной тропой спустились с площадки, миновали лес, перебрались через ущелье. Тут Никотины заняли позицию. Мы направились к кострам.
На виду лагеря дали выстрел. Ух, как переполошились, как забегали лесные люди! Сперва думали - свои, но вскоре разглядели чужих, белый флаг и отрядили пятерых навстречу.
- Кто такие? - закричали издали.
- Директор заповедника! - Низкий голос Шапошникова эхом отдался в ущельях.
- Положите винтовки!
Мы повиновались. Нас повели к кострам. Банда встретила молчанием. Я разглядывал бандитов. Какое скопище разных лиц, разной одежды! Тут и казаки, и матросы-анархисты в тельняшках под бушлатами, какие-то в штатском, офицеры, которым некуда деваться. Здесь и убийцы моих родителей... Эта мысль жгла сердце.
- Я директор Кавказского заповедника, - громко повторил Шапошников. Вместе со своим заместителем пришел с требованием, да, с требованием... - он повысил голос, - немедленно покинуть заповедник. Идите куда угодно. Здесь оставаться не разрешаю.
Что-то такое почувствовали бандиты в голосе Шапошникова, выслушали молча, ждали.
- Ваш сотник в тюрьме, - сурово продолжал он. - Ваши базы открыты чекистами и опустошены. Вас замкнут в кольцо, как уже замкнули отряды Шкуро и Козликина. Там, - он бросил руку в сторону Умпыря, - стоит чоновский отряд. Туда, - он повернулся к северу, - вам хода нет. Лишь дорога за пределы заповедника, на запад, откуда пришли. А лучше - по домам, ребята, воспользуйтесь амнистией, вернитесь к семьям. Сутки вам на размышление.
Что тут поднялось! Какие-то сорвиголовы кинулись к нам с пистолетами, размахивали перед лицом винтовками. Кричали все сразу. Базар, сходка. Мы молчали. Из лесу, где остались Никотины, прозвучали отрезвляющие выстрелы.
- Это егерский отряд, - сказал Шапошников. - Наша охрана.
Успокоились, забросали вопросами. Христофор Георгиевич спокойно и точно рассказал о пленении сотника, назвал фамилии остальных, показал кольт из тайника, чтобы не оставалось сомнений.
- Послать вестовых до полковника, - закричали в толпе.
- Поздно, - сказал Шапошников. - Путь отрезан. Егеря не хотят воевать с вами, желают одного: спокойствия в заповеднике. Не подчинитесь - никто не уйдет отсюда живым!
Его угроза сделала свое дело. Но еще часа три в темноте, едва раздвинутой пламенем костров, продолжался спор и пререкания. Наконец банда приняла решение: уходить. Сказали еще:
- Вы поедете с нами. Заложниками. И если нарвемся на засаду, пощады не будет.
- Нет. Мы не заложники, мы у себя дома. И с вами не поедем. Решение окончательное.
- А чекистов не наведете?
- У нас свои дела. Но если вы не уберетесь... Каждый егерь стоит десятерых. Зарубите себе на носу!
Нас не отпустили. Ночь мы не сомкнули глаз. А утром - о, радость! увидели, как три десятка всадников, не простившись с остальными, вскочили в седла и повернули коней на запад.
Выдержка Шапошникова была поразительной. Мне кусок не лез в горло, а он с аппетитом позавтракал, вытер усы и сказал:
- Мы уходим, господа. Я все сказал. Верните наши винтовки.
И опять замешательство, крики, но тут из лесу еще раз хлопнули выстрелы. Винтовки нам принесли. Мы
