месте, израненный конь его ржал, запутался, упал, а Семен разрядил барабан и сунул руку в карман. Тускло блеснула граната, трое бросились на сотника, граната выпала, ее мгновенно отбросили в овраг. Взрыв потряс воздух.
Все. Борьба окончена.
Я подошел к связанному Семену.
Приходилось мне видеть глаза рыси в капкане. Помнил взгляд немецких драгун в рукопашном бою - страшные, звериные глаза. Семен неотступно буравил меня именно таким ненавидящим, испепеляющим взглядом. Что сделал бы он со мной, попади я в его руки!..
Рядом стоял Сурен, глаза его возбужденно поблескивали. Дело сделано. Сотника усадили прямо на землю.
- Говорить можешь? - спросил Сурен. - Или язык от страха проглотил?
- Развяжи руки-ноги, я те покажу, испужался али нет. Пляши, ваша взяла! Но ишшо не конец, ишшо не все.
- За что убил моих стариков? - вдруг спросил я.
- Подвернулись, дурни. Не за ими приходил, за тобой, изменник, да за твоей... - Тут он сказал грязное слово. - Пощечинки ее припомнил, расплатиться надумал. Успели вы сбежать...
Сурен взглядом остановил меня.
- Испить бы, - попросил Семен. Губы у него ссохлись.
Принесли воды. Он выпил и повалился на спину.
- Ну что, - насмешливо спросил он. - Стреляй, чекист, пока я не убёг еще раз. Не отвернусь.
- Повременим, - спокойно ответил Сурен. - Нас интересует Улагай, твой начальник. Где он?
- Далеко, отселева не достанешь. А будет ишшо дальше.
- Не скажешь?
- Дурака сыскал.
К Сурену наклонился его помощник, прошептал что-то на ухо.
- Твои хлопцы куда умней, жизнь себе выкупают. Уже сказали, где Улагай. Считай, что твоей сотни нет.
Лицо Семена исказилось, он завертелся, тяжело задышал.
- Сколько бойцов имеет Улагай? - спокойно спросил Сурен.
- Иди ты...
Семен играл ва-банк. Терять ему было нечего. Все содеянное им слишком весомо. Сурен встал и пошел допрашивать других.
Я сидел перед поверженным врагом, а видел белое, уже заострившееся лицо покойной матери, ее торопливую записку. 'Прощай, Андрюша, прощайте...' Рука тянулась к нагану.
- Кто их убил?
- Я за тобой шел, да за твоей... Вот бы отыгрался!..
- Ну, меня ладно, старые счеты. А женщину, сына?
- Скажу, пожалуй. Господин полковник потому и разрешил мне дать крюку на Псебай, чтобы привез я к нему твою красотку супружницу. Понадобилась. Може, с собой увезти захотел...
- Куда увезти? - Я не узнал собственного голоса.
- Этта тебе не узнать. А вот покамест я вез бы ее до господина полковника, она десять разов пожелать своей смерти захотела бы. И передал бы живую, да тольки... Ох, не вышло!
Не помню, какую картину я представил себе, не помню, как револьвер очутился в руке, как щелкнул взведенный курок, но тут сильная рука перехватила мне запястье. Револьвер выпал. Семен смеялся, закинув голову. Да, смеялся каким-то истерическим смехом, визгливо и страшно. Он и рассчитывал на это: не сдержусь, убью. И все для него кончится в одно мгновение.
Когда темная ярость прошла, я увидел Шапошникова. Он подбрасывал на ладони мой наган.
Семен отсмеялся. Свесил голову и сделался серым, жалким. Христофор Георгиевич спросил его:
- Скажи, блудливый егерь, много зубров твои люди побили?
- Не считал, - сухо ответил он. - Не с зубрами воюем, с комиссарами.
- А мы вот за зубров воюем, и как видишь, не одни.
- Продались комиссарам...
- Недалекий ты человек, Семен, - спокойно возразил Шапошников. - На природу восстал, она же тебя и повергла.
Меня позвали к Сурену. Он допрашивал в балагане нервного, чернявого, совершенно раскисшего урядника.
- Послушайте. Повтори, Лучинин, или как тебя там.
Тот послушно заговорил:
- Полковник живет отдельно от полка. Двадцать охранников при нем. А полк устроился в лесу. Землянки понарыли, человек четыреста, много офицеров, при оружии, больше английском. Место выбрали в верхнем течении Тягини южнее Ахметовской, а сам где-то на Большой Лабе. Хочет передавать командование Козликину, тот у Баталпашинской.
- Почему передает?
- Едет в Турцию, так говорят. Там сборный пункт объединенного совета Дона, Кубани и Терека. Руководил генерал Алексеев, потом полковник Гамалей.
- Как поедет?
- Через Санчарский перевал, Гудаут и морем. А точно никто не знает. Совет этот у озера Деркос, по ту сторону границы.
Шапошников опять спросил о зубрах, теперь у этого урядника.
- А что делать, чем кормиться? - Урядник говорил дрожащим голосом. Охотимся за оленем, за зубром, бьем, вялим мясо впрок.
- На Умпыре?
- Я там не был. Не знаю. Там другие.
'Там другие'... От таких слов дрожь по телу. Последнее убежище заповедного зверя - и 'там другие'.
Мы вышли из балагана, вдохнули свежего воздуха. Отряд собирался в путь-дорогу. Комендант деловито переписывал мешки и ящики, извлеченные из тайника. В другом тайнике нашли винтовки, гранаты, боеприпасы.
- Не прознает ли Улагай о разгроме своих глубинных баз? - спросил я Сурена.
- Отсюда никто не вырвался. Люди Чебурнова скрываются где-то близко. Может быть, на Умпыре. Вот отправим пленных, займемся ими. С вашей помощью. Вы знаете все подходы, а это уже немало. Надо освобождать зубриные места.
- Единственная возможность спасти уцелевших зверей.
- Если бы сработала чоновская засада на Большой Лабе! - задумчиво произнес Сурен. - Как облегчилась бы наша атака! С двух сторон!
Отряд, вьючные кони, крепко связанные пленные пошли через луга и лес к Гузериплю. Повел их Телеусов. Мы с Шапошниковым остались на месте - вдруг кто-то из чебурновской сотни заявится узнать, где командир! Егеря вернутся, и мы вчетвером отправимся верхней тропой к Умпырю, чтобы подготовить атаку. По пути узнаем, что с Никотиными. Отряд Сурена подойдет нижней дорогой к перевалу Балканы, а оттуда и в долину.
Все затихло на Тыбге. Мы выспались. Сидели со своими думами да поглядывали на дальний лес, откуда могли появиться белые.
Весна творила свое дело в горах. Березки у балагана позеленели. На склоне горы запестрели желтые лютики и купальницы, розово зацвел горлец, открылись фиолетовые буквицы. Тугие головки темной чемерицы пробили землю. Ветер принес снизу горьковатый дух черемухи. Залился, запел в лесу дрозд. Писклявый голосок улара позвал самочку. Тепло, чисто, красота великая. Трудно воевать весной: уж очень хочется жить. Просто жить.
Дождались Телеусова и Кожевникова. Приехали отдохнувшие, веселые. И сразу похвастались подарками: у обоих на поясе болтались тяжелые кольты. И нам с Шапошниковым привезли.
