каменистая, снег в тени, грязь в низинах. Лошадиные бока и круп скоро покрылись ошметками грязи, сапоги и полушубок тоже. На подъемах я соскакивал, бежал сзади, опять запрыгивал в седло - и рысью, рысью. Пора сражения, час войны... Через два часа хода Кунак дышал загнанно, бока его взмокли, да и мне все время хотелось скинуть одежду.
На виду кордона я устроил винтовку поудобней, но безлюдье было очевидным. Желна стучала прямо над домом. Остановился на несколько минут, дал Кунаку остыть, и дальше, теперь уже низом, по черной, засасывающей тропе.
Ночь - вот она, мы оба дышим с трудом, Кунак пошатывается, но минуты очень дороги, и река уже близко, надо дотемна непременно перейти ее, потому что ночью это во сто раз трудней.
На берегу я срезал длинный шест и, когда вошли в брод, держась чуть выше по течению, этим шестом упирался, чтобы Кунак не скользил. Вода лизала стремя, страшно гудела, но все обошлось.
К дому Телеусова едва шел, ведя за собой Кунака, опустившего голову чуть не до земли. Здесь ночуем, а завтра марш еще на семьдесят верст. До Майкопа.
Вдруг на дороге двое с винтовками.
- Стой!
Руки так и опустились. Вот что значит на минуту потерять осторожность! Ни взад ни вперед.
- Кто такой? Откуда? - И винтовки в грудь.
- С охоты. Тутошний я, - отвечаю первое, что пришло в голову, а сам лихорадочно соображаю, как вывернуться. Темно, не разглядишь, что за люди. Неужто бело-зеленые проникли и сюда?..
- Топай вперед! И винтовку со спины не цапай, слышь, охотник!
Пошли по улице, они чуть сзади, по сторонам. Ноги едва идут. Страшно. И досадно. Вот положение!
У одного дома вижу коновязь, много лошадей, ходят люди, цигарки светятся. Остановили, взяли коня, винтовку. Слышу:
- Товарищ командир, неизвестного привели!
Гора с плеч! То был передовой отряд Сурена.
Мы с ним обменялись едва ли десятком слов. Тотчас прозвучала команда, по крыльцу застучали сапогами, все быстро, бегом. Предлагаю подождать утра, но Сурен уже решил по-своему: половина бойцов под его командой выходила на тропу в Гузерипль, с остальными приказал мне идти утром через Кишинский кордон до балагана.
- Вас встретит Телеусов, без него на луга не выходите, заплутаете, сказал я Сурену.
Он кивнул. Мы отошли в сторону, я еще раз подробно рассказал о встрече. Сурен слушал спокойно, но даже в темноте глаза его поблескивали от волнения. Он присел, устроил тетрадь на колено, боец посветил ему зажигалкой. Исписал листок и, подозвав трех бойцов, приказал:
- В Майкоп. Как можно скорей. Оперуполномоченному Евдокимову. И ни в коем случае по дороге не зевать. Если опасность, депешу уничтожить. Ну, учить вас не надо, сами понимаете.
Мне он сказал:
- Из Майкопа или Лабинска сегодня-завтра должен выйти второй отряд. Отрежем Улагаю путь к другим полковникам. Я написал, что надо закрыть дорогу Преградная - Ахметовская.
Не помню, спал я в эту ночь или не ложился. Предстояла переправа через Белую. Что могли егеря на привычных лошадях, то было не по силам многим бойцам. Мы отыскали два каната саженей по семьдесят и укрепили их на обоих берегах.
Когда занялся рассвет, уже были натянуты канаты, и часть всадников пошли бродом меж канатов, держась за них, как за перила. Белая прибавилась за ночь, выглядела страшно. Кони храпели, скользили по каменистому дну. Операция прошла благополучно.
День в пути, бивак в пихтовом лесу, снова тяжелая тропа в сплошном тумане, наконец, выход за полосу ненастья, и вот мы у цели, на опушке березового криволесья. С высотки, куда забрались с командиром, смотрим на балаган. Труба дымит. Значит, улагаевцы на месте.
Снизу донесся настойчивый крик сойки: так кричит не птица, а егерь. Спускаемся. Телеусов и Сурен стоят с конями, оба в грязи, лица усталые, а кони... Смотреть жалко.
- Такая мысль, - предлагает Сурен. - Сторожей взять живыми, они могут рассказать... И ждать приезда разводящих. Окружим балаган. И чтобы ни одного выстрела.
Коней увели, оставили с ними пятерых бойцов, все остальные пошли со мной замыкать кольцо. Развел их по двое, по трое на самых выгодных высотках.
Мы с Телеусовым и еще два бойца сняли верхнюю одежду и налегке прошли оврагом к самому балагану. Пахло вареным мясом, там готовили ужин. Осмелев, я подобрался к стенке балагана. Бандиты говорили громко, весело. Я услышал отчетливо произнесенные слова:
- Завтра сходим на номер первый, а к вечеру вернемся, как раз и сотник подъедет, смену привезет.
- Плохо нам тут, а? - сказал второй.
- Скука, Сергеич. Там хоть в картишки душу отведем.
Не будем мы брать их ночью! Пусть отправляются на 'номер первый', пусть сотник найдет их на месте. Сотник?! Уж не Семен ли у этой банды заводилой?
Вернувшись в овраг, я рассказал Телеусову о новом плане.
- Значит, у них не одна потайка. Где вторая? Не на востоке, откуда ждут сотника. Только в сторону Молчепы. Ну и ладно, там тропа уже под надзором, Шапошников караулит.
Утром сторожа с винтовками и заплечными мешками отправились на запад. Их провожали десятки глаз. А мы преспокойно вошли в пустой балаган.
Вечером приготовились. Ждем. Улагаевцы возвращались беспечно, у стен балагана сняли с плеч винтовки, поговорили, покурили на лавочке и вошли... Четверо на двоих, что они могли сделать? Только моргали испуганно. Пять минут - и они сидят, крепко повязанные.
- Фамилия вашего сотника? - спросил я.
- Чебурнов из Псебая.
- Где стоит со своей сотней?
- Возле Умпырской долины.
- А Улагай?
- Не знаем. Никто не знает. Он живет скрытно.
Итак, командование бело-зеленых отдало центр заповедника бывшему егерю, знатоку троп. Пропадет наш зверь! Тревожно и за Никотиных, от них нет вестей.
Одежду с пленных сняли, два бойца примерили их полушубки. Вот они и встретят сотника. Убийцу моих родителей.
В ту ночь я опять не мог уснуть. Сидел, выходил из балагана, открытым ртом хватал холодный воздух. Такое волнение!..
Сурен сжал мне локоть.
- Понимаю ваши чувства. Но Чебурнов нужен нам живым. Живым! Надо узнать об Улагае. Будьте сдержанны, Андрей Михайлович.
Мы ушли из балагана, оставив там двух переодетых. Кольцо окружения уплотнилось.
...Четыре всадника замаячили вдали у леса. Было далеко за полдень. Влажная тишина стояла на взгорье. Сотник ехал осторожно - один всадник впереди, двое поотстали. Издалека посвистели. Из балагана вышли, помахали. Но те не торопились. Двое отделились, поскакали по лугу вправо, влево, потом рысью поехали к балагану, спрыгнули; встречавшие их засуетились, но отворачивались и помалкивали.
Едва один из приезжих зашел за угол балагана, как получил такой удар по челюсти, что свалился, даже не ахнув. Его приятель привязал коня и тоже шагнул за стену. Короткая борьба - и он на земле.
Остальные двое покрутились на месте, подъехали и соскочили с седел.
- Как ночевали, хлопцы? - громко спросил Семен.
- А ни чо, - ответил боец и схватил с земли винтовку. - Руки на голову, ну!
Семен как раз ослаблял подпругу коня. Словно дикая ласка, скользнул он под брюхо лошади, в руке у него оказался наган. Не целясь, выстрелил в бойца, и тот свалился. Винтовочные выстрелы затрещали со всех сторон, к балагану бросились три десятка бойцов. Сотник, как затравленный зверь, стрелял, вертясь на
