Если ценой собственной жизни удастся спасти Дануту, это и станет последним и высшим его благом.
- Возвратись в горы, Михайлович! - добрые хозяева твердили в два голоса. - Они же звери, подумай, на что идешь! Виселица в городе стоит! Палачей назначили. Вчерась кого-то повесили, людей сгоняли смотреть. Не подвергай себя напасти, вернись!
Но он уже не мог представить себе, как это вернуться. Явиться в зубропарк, увидеть Лиду, друзей и сказать им, что вот он здесь, тогда как его жена... Ужаснее картины и в кошмарном сне не увидишь. Что могут знать о нем оккупанты? История с ликвидацией десанта прошла без огласки. Господам из комендатуры трудно доказать причастность Зарецкого к партизанской войне. Ну а если и докажут? Лишь бы освободить Дануту! Иначе как можно жить?..
Переночевав в Даховской, Андрей Михайлович спокойно побрился утром, привел в порядок одежду и сердечно простился с хозяевами. Они до самого порога упрашивали его не ходить в город. И сердились, и плакали. Странное спокойствие, рожденное любовью, человечностью, вселилось в него. Все вместе они постояли в переднем углу. Надев плащ, с обнаженной седой головой, прямо и строго зашагал он к центру станицы.
У дома, где до войны находился поселковый Совет, стояла большая низкобортная немецкая машина, возле нее ходили или сидели солдаты с винтовками. Он поздоровался с ними по-немецки, спросил, где командир, и, увидев его, сказал:
- Мне надо в Майкоп. Вы не по пути?
Капрал был удивлен хорошим немецким выговором русского. Интеллигентный вид, спокойствие и открытость подействовали. Капрал даже не спросил, кто он и как очутился здесь. Ответил, что готов взять его и что поедут они через полчаса.
Когда солдаты, гомоня, уселись, командир вдруг предложил Зарецкому кабину, она вмещала троих. Так они и поехали, довольно дружески разговаривая о погоде, дороге, новостях. Нельзя было поверить, что этот седой, спокойный человек едет к собственной смерти.
- Вам куда? - спросил капрал.
- В комендатуру.
- О! Мы тоже туда. Еще минут двадцать.
Вероятно, Зарецкий мог сойти, не доезжая, мог заглянуть домой, и эта мысль приходила ему в голову, но он отогнал ее. Вдруг потом недостанет воли? Ожидание смерти хуже смерти. И что там, дома? Пустота... Так они доехали до комендатуры.
Часовые остановили его. Пропуск?
- Мне нужен герр комендант, - сказал он. - Моя фамилия Зарецкий.
Вызвали какого-то чина. Немец поднял брови, молча завел посетителя в коридор.
Ждал он недолго. Подошли двое, в незнакомой ему форме, с лицами жесткими, насмешливо-спесивыми, деловито обыскали.
В кабинете, куда ввели Зарецкого, за столом сидел в такой же форме худой, желтолицый человек без погон, но со знаками отличия на рукаве и воротнике.
- Вы Зарецкий? - спросил он через переводчика.
- Да, меня зовут Андрей Михайлович Зарецкий, - по-немецки ответил он.
- И явились сюда добровольно? Откуда?
- Из района Даховской.
- Что вы там делали?
- Я лесничий и егерь заповедника.
- Коммунист? Комиссар? Служите в Красной Армии?
- Нет, я беспартийный. От службы в армии освобожден по здоровью.
Эсэсовский офицер помолчал.
- Сядьте, - вдруг сказал он. - И давайте поговорим. Вы знали, что мы считаем вас партизаном, военным преступником? И тем не менее пришли. Почему?
- Чтобы выяснить это недоразумение. В чем меня обвиняют?
- Это вы скоро узнаете. Кстати, вы хорошо говорите по-немецки. Где учились?
- В Лесном институте. Кроме того, три года воевал с вами.
- Солдат?
- Командир казачьей сотни. Хорунжий.
- Русский офицер? Заодно с комиссарами, против освободителей...
- Сильно сказано. - Зарецкий чуть улыбнулся. - Могу я спросить, откуда вы родом?
- Я родился в Силезии. Местечко близ Дрездена.
- Так вот, если бы русские или кто другой напали на ваше местечко, вы дрались бы с ними?
- О да!
- Почему же вы считаете русских, которые дерутся с вами за свою землю военными преступниками?
Эсэсовец не ответил. Сощурясь, он смотрел на Зарецкого. И тот смотрел на него. Немец отвел глаза. Сказал конвоиру:
- Уведите его.
- Я хочу видеть свою жену. Она в списке заложников. У вас в тюрьме.
- Можно, - сказал немец. - Вот она и объяснит вам, какая разница между солдатом-противником и военным преступником.
4
Как он ее ждал!..
Как ходил по комнатке этого страшного дома, где на окнах были не только решетки, но еще и козырьки, чтобы ничего не видеть! Тюрьма. Но и тут Андрей Михайлович не ощущал ни страха, ни сожаления о содеянном. Он ждал, ждал.
Загремело железо. Приоткрылась дверь, втолкнули Дануту. Он с трудом подавил возглас отчаяния.
Что не могли сделать годы, то сделали за несколько дней истязатели. На пороге стояла Данута Францевна. Бледное одутловатое лицо, черные круги под глазами, свалявшиеся волосы, глаза с ожиданием беды, мучений... Она поднесла к губам дрожащие руки, такая запуганная, в бледном линялом платье.
- Что ты наделал, Андрей, что ты наделал, мой милый! - тихо произнесла она, шагнув и падая на грудь мужу так, словно только он и мог защитить ее от неминучей беды. - Зачем ты приехал сюда?
Она уже знала о его добровольной сдаче.
Минут десять ее била истерика, ноги не держали, и Зарецкий едва усадил ее на деревянный настил. Ему удалось наконец успокоить жену. И он ответил:
- Приехал, чтобы освободить тебя. Может быть, сегодня. Ты ни в чем не виновата! Впрочем, не виноват и я. Все уладится, вот увидишь.
- Ты веришь им? Ты веришь этим мерзавцам? Они устроили тебе западню. Они заманили тебя, надеясь на твою честь и доверчивость, а теперь будут поступать с нами как хотят.
- Должна же быть какая-то порядочность, совесть у людей в мундире офицера?..
- У них? - Данута оглянулась на дверь. - Они исчадие ада. Ни чести, ни совести. Нелюди. Одно на уме: убивать и убивать. Вспомни Улагая и его подручных. Вот и они такие. Как ты решился на такой шаг, Андрей? Что наделал?!
- Они освободят тебя, - повторил он. - Я пришел. Я сдался. Пусть делают со мной что хотят, а ты сегодня же отправишься домой. И это - благо, это главное.
- Зачем я пойду домой? - Она снова припала к мужу. - Что буду делать дома, если тебя... Могу ли жить, сознавая, что ты отдал за меня свою жизнь? Как ты можешь так думать, друг мой?..
- Да что они знают обо мне? - тихо спросил он.
- Что-то знают. Я поняла это на допросах. О десанте.
Эту весть Зарецкий принял как должное. Ну что ж. Отступать некуда. А Данута будет жить!
- Успокойся, моя славная, - сказал он. - Война не бывает без подлости, без жертв. Я все взвесил. Выход был только один. Я в их власти. Им нужно отомстить? Готов и к этому. А тебя отпустят, ты ни при чем.
- О-ох! - Она выпрямилась, знакомым домашним жестом поправила волосы. Слабая улыбка осветила ее лицо. - Я понимаю тебя, Андрей. Видно, у нас одна судьба. Мы и умрем вместе. Как умерли твои отец и мать. Неизбежность. Пусть свершится. И довольно об этом. Расскажи, что Лида, как в горах? Есть ли что о Мише, где он, что твои друзья? У нас немного времени.
