высматривая, где пониже. Каждый шаг давался ей с большим трудом, она садилась, снова тащила, пока не нашла места, где можно подняться наверх. Здесь оставила тело и пошла, то и дело останавливаясь, к предместью.
Уже под утро, с помощью незнакомых, но сострадательных людей, удалось перенести Зарецкого в заброшенный сарай. Его подготовили к погребению. Обсушилась и переоделась сама. Хоронить решили на другую ночь.
Весь день, пасмурный, сырой и очень неуютный, Данута Францевна не отходила от убитого мужа, не выходила из сарайчика, куда их спрятали. Ощущение нереальности происходившего делало ее похожей на сомнамбулу. Ничего не болело, она все слышала, отвечала, но есть отказалась, только пила воду. Что-то в ней надорвалось. Сперва редко, потом чаще стала накатывать слабость, мир куда-то исчезал, и она словно парила между небом и землей. Очнувшись, видела себя лежащей там, где раньше сидела. Удивлялась происшедшему и вновь теряла сознание.
В одно из таких мгновений слабости она и умерла, опустив голову на холодную грудь Зарецкого.
Хоронили их крадучись, на пустыре за огородами, где утром успели вырыть неглубокую могилу. Ее только пришлось расширить для двоих.
Снова пошел дождь. И шел почти всю неделю. Песчаный холмик в окружении редкой травы оседал и вскоре сделался едва приметным на этом безлюдном месте.
А так хотелось, чтобы именно здесь вечно горел огонь!..
Глава восьмая
Трудная зима на Кише. Письмо от погибших.
Болезнь Лидии Васильевны. Война отходит от Кавказа.
Возвращение Михаила Зарецкого. Беседа в главке.
Пополнение стада зубров. Киша.
Умпырь. Питомники. Общенародная проблема.
1
Война, подобно темной ночи, оказалась самой страшной для Кавказа осенью и зимой 1942 года. Фронт прошел через зубровый парк.
Оккупанты так и не продвинулись к Гузериплю, они бесчинствовали в Хамышках, Даховской, Тульской, Майкопе. Они все знали о зубрах. В одной из немецких газет того времени особый интерес у офицеров армии фон Клейста вызвала фотография: поверженный зубр и человек с ружьем, наступивший ногой на зубра. По выдающемуся животу, перепоясанному широким поясом, по шляпе с пером, по лицу, излучающему блаженство, все узнавали Геринга. Это его личная охота в Восточной Пруссии. Почему бы не организовать такой охоты на Кавказе? Но для этого надо было еще прогнать русских за перевал...
Глубокий снег, метели и выстрелы из-за каждого куста - вот что не давало нацистам поближе познакомиться с кавказскими зубрами. Нарваться на пулю никому не хотелось.
А пули здесь летели из-за деревьев, со скал - отовсюду. Битва у реки Белой не слабела. Защитники Кавказа вскоре предприняли второе смелое наступление и выбили врага из Хамышков.
Потеряв этот опорный пункт, немцы откатились назад сразу на двадцать километров, к Даховской. В зубропарке вздохнули с облегчением.
Однако на Кише люди и звери все более страдали от голода. У зуброводов не осталось ни хлеба, ни картошки. Снег мешал зубрам находить пищу. Лидия Васильевна, истаявшая от постоянной тревоги о своих близких - никаких сведений о судьбе Зарецких сюда не поступило, - вскоре и вовсе стала как ходячая тень, одни скулы да огромные глаза. Она плохо спала, раздражалась по любому поводу или замыкалась в себе, и лишь когда дело касалось зубров вскидывалась, чтобы с горячностью защитить их. Она настояла на обязательном дежурстве. В горах бродили дезертиры, кое-где в глуши осели беженцы, егеря видели следы неизвестных. Угроза для зверя не исчезла. Голод...
Один за другим уходили егеря зубропарка проводниками с армейскими частями, которые подходили через перевалы с юга. Около зубров, кроме трех женщин, остались Павел Кондрашов с тремя товарищами и с овчаром Черкесом, который помогал распутывать чужие следы и отгонять от стада неизвестных людей.
Привыкшие к подкормке, зубры все чаще стояли у загона, дожидаясь свеклы или картофеля. Но экономные порции только дразнили аппетит. А тут еще бомбежки, бессмысленная забава немецких летчиков, пытавшихся угодить в зубров. Звери уже не уходили далеко от людей, они видели в наблюдателях защиту. Лидия Васильевна сама кормила бычков - Ермыша, Лугана и Витязя.
- Надежда наша, - с нескрываемой нежностью говорила она. - Только бы дожить вам до весны!
Старая бизонка Гедэ, недовольная малым пайком, несколько раз в одиночку уходила дальше положенного. Крупная телом, она голодала сильнее всех. Но и приманкой для браконьеров была тоже желанной. Однажды она забрела так далеко, что найти ее не удавалось несколько дней. А когда обнаружили, было поздно. От бизонки остались куски шкуры да ободранный череп.
Отсутствие вестей о Дануте Францевне и Андрее Михайловиче Зарецких и это происшествие доконали Лидию Васильевну. Нервная болезнь захватила ее. Стало трудно ходить, даже говорить. Кружилась голова. Совсем не спала. С великим трудом Кондрашов упросил ее съездить на Кишу, отдохнуть там несколько дней. Все-таки теплый дом, удобства, не то что тесная караулка и землянки.
- Хорошо, поеду на два дня, - согласилась она. - Ответственность на вас, Павел Борисович.
- Вы о нас не думайте, зубра сохраним. О себе позаботьтесь, а то приедет муженек, не узнает. Отвлекитесь малость, ну и письма там сочините, может, что об Андрее Михайловиче узнаете.
Едва собралась, как прибежала, запыхавшись, жена наблюдателя, которая оставалась на Кишинском кордоне.
- Человек из Майкопа добрался, - сказала она, не отдышавшись. - К тебе, Лидушка, весть у него...
- Кто такой? - Она всего боялась. И вестей, и вестника.
- Мальчик, вьюноша годов пятнадцати. Сказывал, его в Германию хотели отправить, там многих забирают, а он в лес бежал. И к нам вот, родители посоветовали, с письмом.
Она бежала на Кишу, падала, оступаясь с твердой троны, вскакивала, что-то бормотала. Предчувствие непоправимости не покидало ее.
Женщина с кордона пошла следом, но отстала. Садилась от слабости.
Задыхаясь от усталости, Лидия Васильевна вошла в дом. Паренек спал, прислонившись спиной к теплой печке. Худой, синие жилки на лбу и руках, в чем душа держится. Жалость остро кольнуло сердце. И хотя вся дрожала от нетерпения, все-таки успела поставить на горячие угли чай, достала из карманов сухарики, кусок сахара. Тогда тронула мальчика за плечо.
- Проснись-ка, садись к столу.
Он открыл глаза, с испугом оглядел комнату. Кажется, вот-вот закричит. Лидия Васильевна обняла его.
- Садись, выпей чаю. Вот сахар. Вот кусочек мяса.
А сама села напротив. Мальчик не спускал с нее глаз. Сделал глоток, другой и поперхнулся, когда она спросила:
- Зарецкие живы?
Мальчик замотал головой и застыл: лицо женщины стало белым, губы задрожали.
- Уже давно, - сказал он, словно за давностью не так страшно.
- Как, что?! - Все во рту у нее высохло, насилу проговорила.
Он не сразу рассказал, знал со слов других. Те люди, что хоронили Зарецких, жили через два дома от парнишки, вот и шепнули про ночные похороны, а потом про бумажку, которую нашли у Дануты Францевны.
- Ты привез?..
- Ага. Мать просила передать, если найду вас.
Листок из тетради, перегнутый в восемь раз, потертый, намокший и снова высохший. А на нем карандашные строчки Дануты Францевны, едва заметные: 'Дорогие мои, Миша и Лида. Мы с отцом в тюрьме, сейчас поведут на смерть. Прощайте, и храни вас бог. Мы примем конец спокойно и с достоинством. Судьбе неугодно, чтобы мы увидели и приласкали внуков. Прощайте, да будет мир с вами'.
Парнишка просто не знал, что делать, когда Лида упала на пол. Он тормошил ее, звал: 'Тетя, вставайте, ну вставайте же, я еще не все рассказал, пожалуйста, не плачьте, воды выпейте, вот она, вода...' Он даже
