кашлянул в кулак:
- Может, ты, Захар Степанович, слово скажешь? Тебе сподручнее - ты и председателем после войны был, да и соседи все-таки...
- Что говорить, - вздохнул Захар и посмотрел на вечернюю Гончаровку: не видать ли где машины, может, успеет Сергей попрощаться с матерью. Нет, не видеть...
Поразмыслив, Лахтин, покачиваясь, двинулся вдоль берега. К лагерю! Хватит ему на сегодня приключений.
Он шел эдак полчаса и вдруг провалился по грудь. Ил под ногами продолжал расползаться, и Лахтин инстинктивно рванулся к берегу. В следующий миг он понял свою ошибку - торфяная топь образовалась именно у берега, надо повернуть назад, к песчаной косе, по которой они бродили; Он заработал ногами, но даже зыбкого дна уже не было.
- Помогите! - крикнул он срывающимся голосом, чувствуя, как бурно испаряется его пьяная дурь, а на ее место ледяной струйкой вливается страх. Лес на берегу стоял совершенно незнакомый: гоняясь за рыбой, они, видно, порядочно прошли.
'Меня не услышат! - ужаснулся Лахтин, подрабатывая ногами, будто он бежал на месте. - Рядом никого. Голос потеряется в камышах... Господи! Только не это! Погибнуть здесь, в этой черной жиже?! Только не это!'
Он опять рванулся - теперь в противоположную сторону. Подгребал руками, извивался всем телом, однако продвинулся всего лишь на каких-нибудь полметра.
'Надо отдохнуть, - лихорадочно подумал Лахтин. - Если экономить силы, можно долго продержаться... Главное - не паниковать и беречь силы. Меня почти не засасывает. Хороший пловец из этой хляби легко бы выбрался. А тут трепыхаешься, как муха в варенье...'
Он на время затих.
И тут из сумрачной жижи глянуло на него знакомое лицо. Черное, однако не негроидного типа, с какими-то пронзительно-нахальными глазами. Поразили Лахтина и очки знакомого незнакомца - в белой, как бы раскаленной оправе резко контрастирующие с его гуталиновым лицом.
- Ты кто? - шепнул Лахтин, с трудом соображая, что у него начались галлюцинации.
- Я - это ты, - отчетливо и громко сказала черная рожа. - С перепугу себя не узнал? Не дрейфь, родственник, выберешься! Я твою судьбу наперед знаю.
- Бред! Чепуха! - мысленно взвизгнул Лахтин, цепенея от нового страха: он где-то читал, что к человеку на грани небытия приходят всяческие видения.
- Да Йегрес я, то есть Сергей в зеркальном прочтении. Мы с тобой двойники. И очень близкие соседи - живем в параллельных мирах, - заявило привидение.
- Антипод? - Лахтин снова отчаянно заработал руками и ногами, надеясь, что призрак исчезнет.
- Чего ты барахтаешься, дурачок? - Йегрес отступил. - Это ты антипод, а я нормальный человек, который многое знает и еще больше может. Я за тобой второй год наблюдаю. И удивляюсь. Бестолковый ты у меня родственник. Везде барахтаешься: в болоте, в жизни. Противно смотреть.
- Ну и проваливай отсюда, - обиделся Лахтин.
- Нет уж! - хохотнул Йегрес. - Пора все-таки тобой заняться. Для начала я тебя из болота вытащу, так уж и быть. А потом и по жизни поведу ровнехонько, красиво... Слушай, кабан, а ну дотянись вон до того камышового куста. Быстренько! Так... Теперь осторожно освобождай ноги, ложись, ложись, морда, не бойся воды, ложись... Вот так! Ладненько. Подтягивайся, да потихоньку... Потихоньку, тебе говорят, оборвешь все к чертям. Молодец! Захватывай левой стебли... Побольше! Ну, вот... А ты уже пузыри пускал.
Задыхаясь от напряжения, от страха сделать неверное движение, Лахтин попробовал стать и - о чудо! - ноги наконец нашли под илом желанную опору.
Рядом, ухмыляясь, стоял его двойник - Йегрес.
Пробуя дно и обходя подальше гибельное место, Лахтин пошел к берегу. По шишкам, по сучьям, даже по ржавым консервным банкам - он на все согласен, лишь бы не подступала ко рту черная булькающая жижа.
На лес уже пали сумерки. Лахтин вышел из воды и остановился, чтобы перевести дыхание. Его покачивало. Наверное, не так от выпитого, как от пережитого, потому что сердце все еще колотилось и земля плыла под ногами.
Чтобы не упасть, он ухватился за ветку.
- Слушай меня, - сказал черный человек. - Ты не обольщайся: писателя из тебя не получится. Хочешь жить как человек - иди к Миронову. В работу, особенно черную, не зарывайся. Поактивничай, побарахтайся на поверхности коллектива - у тебя это здорово получается. Запомни: будущий шеф твой чужого не любит, а увлечься может, и тогда будет тянуть все дело. Используй его. Голова у тебя хоть и пустая, но светлая. У тебя были стоящие идеи, но ты чувствовал, что разработка их тебе не по зубам слишком много работы. В КБ они пригодятся. Ты получишь статус 'генератора идей', а 'негры' все сделают за тебя. И не тяни с переходом. Твой захудалый научно-популярный журнал - пустой номер.
- Как ты со мной обращаешься? - Лахтин даже позеленел от злости. Какой-то бред ходячий, алкогольный фантом, а туда же - жить меня учит. Да пошел ты, образина, знаешь куда...
- Иду, иду, - засмеялся Йегрес. - Но ты, родственничек, берись за ум. И почаще заглядывай в зеркало. До скорого! - Он махнул рукой и поплыл, будто сгусток черного дыма, меж деревьев, в глубь острова.
К лагерю Лахтин шел напролом, чуть не бежал.
Первым, кого он встретил из своих, была Лена с охапкой сухих веток.
- Что с вами, Сергей Тимофеевич? - воскликнула она. - На вас лица нет.
'А у кого оно есть, девочка? - подумал с горькой иронией Лахтин. Маски, всюду маски... Если бы ты, девочка, увидела мое настоящее лицо, ты бы закричала от страха... Однако хватит. Занавес уже подняли... Маску мне, маску'.
- Послезавтра у Ольги выпускной вечер, - сказала за ужином Тамара. Представляешь?
- С трудом, - хмыкнул Лахтин и посмотрел на дочь. - Мы слишком молоды, чтобы в ближайшие два-три года стать бабушкой и дедушкой.
- Не надо было жениться на первом курсе, - заявила Ольга. - Сами виноваты. Если ваша ветреность передалась мне с генами - пеняйте на себя.
Лахтин невольно улыбнулся.
После его возвращения из Гончаровки жизнь в их семье надолго или нет, но изменилась. Уже многие годы каждый из них жил как бы сам по себе, а тут вдруг будто проснулись, устыдились своей отчужденности и стали стараться замечать друг друга. Конечно, у Тамары с Ольгой и раньше было больше общего. А вот его, как и многих, повлекла некая центробежная сила и при внешней незыблемости семьи увела совсем на другую орбиту... Вторую неделю Лахтин не мог встретиться с Лялей и с удивлением заметил: последнее время его стали слушать и жена и дочка.
- Ты, наверное, понимаешь, что в связи со смертью бабушки мы не будем громко отмечать твой аттестат, - сказала Тамара.
- А я, получается, бессердечная дурочка и требую банкета? Так, по-твоему?
- Извини, доченька, - Тамара продолжала поражать Лахтина своей необычайной кротостью. - Ты ничего не требуешь, но мы с отцом хотим, чтобы ты не дулась и не считала себя обиженной.
- Ну что ты, мама, - Ольга, по-видимому, тоже удивилась дипломатическому демаршу матери. - Мы с ребятами договорились посидеть у Славки Яковлева...
Лахтин про себя отметил, как часто они стали опаздывать в отношениях с дочерью: попросишь, а она, оказывается, уже сделала это; посоветуешь хмыкнет насмешливо, поздно, мол, или пожмет плечами: 'Это и ежу понятно...'
- Так мне звонить Виктору Федосеевичу? - спросил Лахтин одновременно у жены и дочери, возвращаясь к первоначальному разговору. Виктором Федосеевичем звали декана физтеха, с которым Лахтин подружился, еще когда работал над кандидатской. О поступлении Ольги толковали уже не менее года, и Лахтин свыкся с мыслью, что этот вопрос придется решать ему.
- Знаешь что, отец, - сказала вдруг Тамара, - оставь ты эти мысли. У тебя и так, как я понимаю, забот хватает.
- К чему ты ведешь? - удивился Лахтин.
- Поступление Ольги я беру на себя, - заявила Тамара. И столько в ее голосе было уверенности, даже
