- С какой стати ты меня постоянно изобличаешь? - криво улыбнулся Лахтин.
- А с какой стати ты должен лгать самому себе? - парировал Йегрес. - Не забывай: я - это ты, а ты соответственно я. Уж мы сор из избы не вынесем. Выкладывай, зачем позвал.
- Я боюсь, что люди знают о... Никонове, о том клочке бумаги...
- Чепуха. Никто ни о чем не догадывается - я проверял. Даже сам Никонов не догадывается. Считает, что опоздал со своей идеей.
- Но они все... так смотрят, - пробормотал обескураженный Лахтин.
- На удачливых люди всегда смотрят о подозрением, - сказал Йегрес. Если ты не излечишься от страха, переходи лучше инженером в ЖЭК.
Лахтин посмотрел в колодец двора, образованный четырьмя домами. Туда уже натекло вечерней прохлады, и голоса стали глуше, умиротворенней. Сонными нахохлившимися птицами стояли внизу деревья. Утром - он знал включат полив, и весь двор наполнится шепотом живой воды и свежестью. Утром на черном вымытом асфальте будет стоять его белая 'Волга', и шофер Виктор, как всегда, включит негромкую музыку... Нет, переходить в ЖЭК определенно не хотелось.
- В селе ты советовал заняться делом, - напомнил Лахтин. - То есть развивать наступление, не успокаиваться... Дома я перетряхнул все блокноты, записи. Все, что было, ушло в диссертацию. Я пустой, Злодей. У меня нет никаких идей. Никаких! Даже завалящих...
Йегрес пожал плечами.
- Опять ты хочешь, чтобы я сказал то, о чем ты сам прекрасно знаешь. Наука - дело коллективное. У тебя нет идей, но есть возможность их реализовать. А у других идей больше, чем долгов перед получкой... Тебе пора забыть о славе Эдисона и заняться административной работой, а также сбором дивидендов. Идеи... Они растут у тебя под ногами, будто трава, надо только наклониться. Для начала помоги Вишневскому.
- Этому хмырю?! - удивился Лахтин. - Ни за что! Какая с него польза? Только и умеет, что ворчать и говорить людям гадости. Я вообще подумывал, как от него избавиться.
- Ты еще не таким хмырем был бы на его месте, - заявил двойник. Парень талантлив, а защититься не может. Сам знаешь. Девять лет мурыжится с кандидатской. Впрочем, какой там парень! Он на два года моложе тебя и до сих пор на побегушках. А ведь у Вишневского есть интересные работы. Ты знаешь это и боишься его: из него вырастет достойный соперник. И не только тебе или Фельдману, но и Главному.
- Значит, ты советуешь самому подставить шею? Пусть садится?
Йегрес презрительно фыркнул, пустил через ноздри фиолетово-сизый дым, почти невидимый в темноте.
- Опять ты боишься. Учти: люди это замечают. Они пока молчат, но вскоре пойдут упорные слухи, что Лахтин затирает молодых. Кто-то обязательно скажет: 'Он боится', - а там уж настанет черед смельчака, который рискнет заявить, что король-то голый.
- Странные у тебя методы, Злодей. Ты лечишь меня от страха страхом сам постоянно пугаешь.
- Клин клином вышибают, - Йегрес улыбнулся, обнажив крепкие черные зубы. - А Вишневского ты приголубь. Причем поскорее. Его осчастливишь и сам внакладе не останешься: у парня светлая голова.
Сумерки сгустились, и двойник Лахтина заторопился. Он вскочил с перил и вновь повис в пугающей пустоте.
- Ты обмозгуй мое предложение, - сказал он, - а я полетаю возле окон, посмотрю, как другие живут. Любопытные иногда картины можно увидать... Черный человек хихикнул и уплыл в сторону высотных зданий нового микрорайона.
Утром, приехав в КБ, Лахтин вспомнил: вот уже месяца полтора он не делал 'обхода пациентов'. Это выражение он взял у Исая, который не реже чем раз в месяц наносил визиты нужным людям - 'чтоб нас не забывали', смеялся Исай, отмечая в блокноте, с кем надо встретиться лично, а кому достаточно позвонить по телефону.
Лахтин, взяв его систему, несколько усовершенствовал ее. Кроме 'нужных и влиятельных', он ввел в число 'пациентов' тех, кто мог впоследствии стать нужным или влиятельным. Он постарался изучить интересы и пристрастия этих людей, не говоря уже о слабостях. Жизнь есть жизнь. Один запомнит дружескую рюмку коньяка, другому приятно побыть с начальством на короткой ноге - и тут уж хочешь не хочешь, а играй демократа, третий помешан, скажем, на лошадях или автомобилях. И так без конца. В особых случаях Лахтин оказывал 'знаки внимания'. Тому 'выбьет' путевку через завком, тому подарит блок 'Винстона' или японскую шариковую ручку... Кажется, мелочь, а человеку приятно...
Светлана, его двадцатидвухлетняя незамужняя секретарша, завидев Лахтина, поспешно закрыла ящик стола, в котором держала разные зеркальца, помады, пудры, и вскочила будто школьница при виде директора. На ее красивом, но уже немного испорченном косметикой личике появилась улыбка, в которой угадывалась тайная влюбленность в шефа и стремление выглядеть независимой и взрослой.
'Какая прелесть, - подумал Лахтин, оглядывая девушку. - Только позови, только разреши себя любить... Но нет! Сначала ей надо подыскать хорошую работу. В КБ или даже лучше - на производстве. Главное, чтобы подальше от меня. Затем выдать замуж... Впрочем, если она не глупа, это не обязательно... А уж затем...'
Он взял руку Светланы, как бы здороваясь, задержал в своей.
- Чего у тебя руки холодные? - спросил Лахтин и улыбнулся.
- Не знаю, - прошептала девушка.
- А почему у меня горячие - знаешь?
Светлана зарделась, потупила глаза.
- Догадываюсь, - еще тише сказала она.
Лахтин засмеялся и прошел к себе в кабинет. Впервые после смерти матери чувство вины не давило на душу, да и вчерашние страхи растаяли при свете дня: никто и ни в чем его не уличит, нет на нем настоящей вины, а мелкие грехи - у кого их нет?
'Обход пациентов' Лахтин начал со своих двух коллег, таких же, как и он, заместителей главного конструктора, затем обошел всех главных специалистов, поздоровался с начальниками лабораторий, а трем руководителям групп, которые пользовались особым его доверием, рассказал по свежему анекдоту. Без четверти двенадцать он вышел к финишу - приемной самого Миронова, был обласкан секретаршей и через минуту-другую уже сидел в кабинете перед столом Главного.
- Вы знаете, Георгий Викторович, - не без грусти заявил Лахтин. - Я преступник. Да, именно я, это моя вина. - И тут же, чтобы его раскаяние не превратилось в фарс, перешел от 'я' к 'мы' и уже серьезно и обстоятельно доложил: - Мы проглядели Вишневского. Он давно перерос свою должность и уж, конечно, мог бы защититься лет пять назад...
- Вы не преувеличиваете? - поинтересовался Главный. - Что-то я не припомню за ним особых талантов.
- Поэтому и проглядели, - сказал Лахтин. - Я просмотрел его работы за последние три года и убедился, что это талант. Конечно, хаотичный, не всегда требовательный к себе, но талант. С ним надо работать, Георгий Викторович. Для начала, если вы не возражаете, я возьму его в свою лабораторию. Вот увидите: через три-четыре года из Вишневского получится как минимум отличный завлаб. Как минимум!
- Вы оптимист, Сергей Тимофеевич. - Главный пожал плечами. - Не возражаю. Тем более, что вам пора обзаводиться учениками.
Миронов помолчал, подвинул к себе красную папку, в которой - Лахтин это знал точно - подавались на подпись наиболее важные 'исходящие'.
- Не хочу вас обнадеживать, - сказал Главный. - Конкурентов много, и работы их очень серьезные, но сам факт выдвижения...
Сердце Лахтина замерло. 'Вот оно! Сбылось! - обожгла его радостная догадка. - Премия! Нет сомнений - речь идет о большой премии'.
- Лично я верю в ваш генератор. В наш генератор, - поправил себя Миронов. - Он заслуживает самой высокой оценки. Однако давайте не будем загадывать... Кстати, по поводу монтажа антенны я консультировался с вертолетчиками...
Дальше пошел обычный разговор, который Лахтин вел почти машинально. В сознании одно за другим вспыхивали не очень связные, но такие соблазнительные видения: текст постановления на газетной
