Не три и не четыре, а только два года отделяло нас от школы им. Достоевского до 'академии Маршака'. Осенью 1923 года мы с Белых оставили стены Шкиды, а в конце 1925 года уже работали над повестью. Год спустя, к большому удивлению авторов, она и в самом деле очень громко зашумела.
Повезло нам по всех отношениях. Мы попали в лучшую редакцию того времени. Наши редакторы С.Маршак и Е.Шварц, умевшие помочь автору организовать книгу, подсказать ему нужное слово, в этом случае оставили авторский текст в полной неприкосновенности (если не считать одной главы, написанной мною по какой-то мальчишеской прихоти ритмической прозой. Эту главу я по просьбе Маршака переписал).
А попади наша рукопись в какой-нибудь 'Прибой' или в другое 'взрослое' издательство - там ее легко могли бы пригладить, причесать, а главное, овзрослить. И полвека спустя не было бы, возможно, у Сергея Михалкова оснований, говоря о 'Республике Шкид', сказать, что это 'была подростковая литература в полном смысле этого слова', литература, которую 'никакая иная заменить не может'.
Благодарен судьбе за то, что она привела меня мальчишкой к Викниксору, а несколько лет спустя - к Маршаку. Не окажись эти люди на моем жизненном пути, может быть, и не было бы сейчас у редакции 'Детской литературы' оснований обращаться к писателю Л.Пантелееву с просьбой рассказать, как и почему он стал писателем детским.
1979
О НАЗВАНИИ УЛИЦ
В газетном очерке, посвященном послевоенной Франции, я прочел, что в Париже есть Московская, Сталинградская и Ленинградская улицы. Признаюсь, меня это крайне удивило. Не то удивило, что в Париже воздают честь нашим городам-героям, а то, что у нас, в нашей газете, так по-русски перевели названия этих улиц. Ведь сами-то мы уже давно отвыкли от этих правильных наименований.
Вот совсем на днях депутат одного из ленинградских районных Советов писала в 'Известиях': 'Почему бы, скажем, не иметь в Ленинграде проспекта Бухареста или площади Праги?' Тот же автор в той же статье считает, что 'назрел вопрос о присвоении здешним улицам таких названий, как проспект Красной гвардии, проспект Выборгской стороны'...
В 'Литературной газете' поэт Евг. Долматовский, восставая против названия 'Мазутный проезд', предлагал в качестве замены такие названия, как 'улица Радости', 'улица Юности', а Евгений Воробьев в той же газете рекомендует 'предусмотреть место для памятника герою на улице Гвардейцев'.
Отрадно, что вопросами наименования и переименования улиц заинтересовалась наша общественность, что заговорили наконец о 'скудости воображения тех, кто ведает переименованием'. Дело это, действительно, находится в состоянии прискорбном и давно уже требует решительного вмешательства. Жаль только, что с самого начала тонкий и сложный вопрос этот повернули совсем не в ту сторону. Ведь то, что нам предлагают в качестве образцов, не только не исправляет положения, но и закрепляет несуразицу и нелепость, царящие в этом деле.
Надеюсь, я не очень обижу Е.Долматовского, если скажу, что название 'Мазутный проезд', против которого он так горячо ополчился, все-таки лучше, чем выдуманные им 'улица Радости' или 'улица Счастливая'. Лучше уже по одному тому, что скромное название это отвечает законам нашего языка, его этимологии.
Вспомним, как складывались исторически названия наших улиц. Назывались они чаще всего по имени церковного прихода, или по цеховому признаку, или по названию крупного землевладения, усадьбы... В течение веков имена улиц и переулков сохраняли ограниченное количество окончаний: -ская, -ная (Поварская, Знаменская, Введенская, Стремянная, Шпалерная); -ский, -ный, -ной (Крестовоздвиженский, Кузнечный, Соляной); -ов, -ев, -ин, -ина (Лештуков, Гусев, Зимин, Зеленина), или, наконец, в самых старых русских городах: -ка (Петровка, Софийка, Варварка, Якиманка, Божедомка)...
А что делается сейчас? Много ли в наших городах и поселках улиц и переулков, которые назывались бы: Ленинская, Матросовская, Халтуринская, Желябовский, Гоголевский? На наших глазах и при нашем общем попустительстве произошла невероятная инверсия: слово 'улица' переместилось справа налево. На угловых табличках и на домовых фонарях пишут: 'Ул. им. 25-го Октября', 'Ул. Восстания', 'Ул. Петра Лаврова', 'Ул. Железнодорожная', 'Ул. Машиностроительная'... Изобразить на табличке эти словосочетания нетрудно, а вот пользоваться ими в живой речи почти невозможно. Поэтому и входят (и уже вошли, к сожалению) в разговорный обиход такие варварские обороты, как:
- На Восстания угол Некрасова... Угол Лазо и Щорса... Угол Энгельса и Мичурина...
Или - еще лучше:
- Где вы живете?
- На Полярников, шесть.
На каком это, спрашивается, языке? И какой это падеж?
А чего стоят эти ужасные возгласы, которые мы ежедневно слышим у себя за спиной в автобусе и в трамвае:
- На Марата выходите? На Маяковского вылезаете?
Откуда же вылезли вдруг эти словесные уродцы? В том-то и дело, что вылезли они не вдруг. Думаю, что среди прочих причин, вызвавших к жизни это повсеместное косноязычие, немалую роль сыграли вопросы пиетета, боязнь проявить фамильярность, непочтительность. Ведь куда спокойнее назвать новую улицу 'Проспект имени тов. И.И.Иванова', чем просто 'Ивановская'. А будут ли в народе называть эту улицу так, как она обозначена на табличке, - об этом меньше всего думают. А заодно и о том не думают, что в словах 'живу на Иванова, шесть', гораздо больше неуважения к тому же тов. Иванову, чем в словах 'живу на Ивановской, шесть'.
Интересно, между прочим, что дурная практика эта, получив столь широкое распространение, не проникла почему-то в подземное царство, не отразилась на названиях станций наших метрополитенов. Возможно, что тут сказалась и практическая необходимость: название станции должно быть звучным, четким, предельно кратким. Ведь им пользуются не только пассажиры, но и работники метрополитена; о станциях даются справки, о них объявляют по радио, по селектору. Как бы то ни было, а станции нашей подземки - и в Москве, и в Ленинграде - не в пример своим 'соседям наверху' носят, как правило, имена, отвечающие духу и обычаям русского языка. Там, где наверху 'Площадь Дзержинского', внизу - просто 'Дзержинская', где на земле 'Проспект имени Н.Г.Чернышевского', под землей - краткое 'Чернышевская'. Имена эти между собою спорят, и кто в этом споре окажется победителем, - угадать нетрудно.
И.Е.Репин заметил как-то, что народ язык блюдет органически. Справедливое вообще, это замечание справедливо и по отношению к такому, казалось бы, второстепенному разделу словаря, куда входят названия улиц. И здесь, оберегая чистоту родной речи, народ наш свято блюдет ее законы и традиции.
Есть в Ленинграде улица имени Блохина - бывшая Церковная. Недавно я заказывал по телефону такси. Диспетчер позвонила и говорит:
- Машина номер такой-то выходит с Блохиной. (Не с Блохина, как говорят обычно, а именно с Блохиной!)
Помню, как порадовала меня эта поправка, внесенная скромной русской девушкой в языковую неуклюжесть, допущенную городской администрацией. Скажут, что это не совсем точно: с Блохиной. Надо было сказать: с Блохинской (как с Пушкинской, а не с Пушкиной). Ведь название улицы пошло не от блохи, а от Блохина, славного питерского трамвайщика-большевика. Но вспомним, что есть у нас в Ленинграде Апраксин двор и Апраксин переулок: есть Аничков мост и Аничков дворец, и существуют эти имена вполне законно, хотя идут не от Апракси и не от Анички, а от графа Апраксина и подполковника Аничкова.
За последние годы застроился в Ленинграде огромный, некогда захолустный район - Новая Деревня. Главная магистраль этой новостройки - улица Савушкина, названная так в честь летчика-гвардейца, героя Отечественной войны... Не успела эта улица оформиться, обрасти домами, а уж новоселы именуют ее - Савушкиной улицей. Никто не скажет: 'живу на улице Савушкина', а все - 'живу на Савушкиной'.
Такие 'поправки' советский человек вносит на каждом шагу. Все чаще и чаще приходится слышать: живу на Маяковской, на Чайковской, еду на Кировский, выхожу на Чернышевском...
В Петрозаводске улицу, официально именуемую 'Шоссе имени 1 Мая', местные жители зовут по домашнему: Первомайка.
Процесс этот продолжается и будет продолжаться, пока неуклюжие, топорные имена и названия не обтешутся, не придут в соответствие с нормами языка. Все, конечно, рано или поздно утрясется, уляжется, утрамбуется, но зачем, спрашивается, ждать, с какой стати создавать искусственную пропасть между
