- Неверно. Я стал гражданином Острова в тот самый момент, когда приобрел там собственность. До тех пор, пока у меня есть счет в банке Эйтли, я буду оставаться настоящим, неподдельным, стопроцентным гражданином. Кроме того, ты же не думаешь, что всякой чужеземной швали, вроде меня, будет дозволено присоединяться к такому великому Ордену?
Теудас пожал плечами:
- В любом случае речь идет не об этом. И вы правы, да, я просто поддался панике. Извините, наверное, дело в том, - добавил он, корча такие гримасы, будто его пятки уже лизали языки пламени, - что мне не нравятся эти люди. Не думаю, что мое отношение к ним когда-либо изменится. Я ненавижу их. После всего, что я увидел, когда был еще ребенком... Вы не видели, Геннадий, ведь вас там не было...
- Ты прав, - твердо сказал Геннадий, - и я ничуть не жалею, что ничего не видел. Я не утверждаю, что хорошо отношусь к этим людям, но раз уж мы их гости, стараюсь вести себя тихо и спокойно. Согласен? Если мы не станем задираться, то, может быть, нас просто посадят на какой-нибудь корабль и отправят домой.
Теудас опустил голову:
- Извините, дядя. Я знаю, что не готов еще действовать обдуманно. - Он поднял голову и неожиданно улыбнулся. - Хорошо, что есть вы, что есть, кому за мной присмотреть.
- Я тоже у тебя в долгу, - ответил Геннадий, опускаясь на подушку и закрывая глаза. - Не знаю, насколько далеко я бы ушел после кораблекрушения, не будь тебя рядом. - Он сделал глубокий вдох и медленно выдохнул, позволяя себе расслабиться. - Если хочешь быть полезным, иди и поищи ту милую женщину, которая осматривала нас. Может, она согласится передать весточку на побережье и узнать, стоят ли там наши корабли, а если нет, то когда их можно ожидать. Постарайся быть повежливее, хорошо? Не называй ее кровавой убийцей или кем-то в этом роде. Ну, что мне тебя учить, сам знаешь.
- Да, дядя.
Когда племянник ушел, Геннадий закрыл глаза и постарался уснуть, но вместо этого оказался в комнате, а в окно вваливался, пачкая кровью подоконник, воин армии кочевников.
- Какого черта ты здесь делаешь? - спросил солдат.
- Не знаю, - ответил Геннадий. - Я совсем не хочу здесь находиться.
- Придется.
Солдат все старался протиснуться через узкое оконце, цепляясь за стену, но у него были слишком широкие плечи. И все же Геннадий знал, что он влезет в комнату.
- Здесь твое место, - с ухмылкой добавил воин.
- Нет, мое место не здесь.
- Не могу с тобой согласиться. Ты должен был быть здесь. И вот теперь ты здесь. Лучше поздно, чем никогда.
Геннадий попытался выбраться из постели, но ноги не двигались.
- Меня нет, - запротестовал он. - То есть в действительности я в другом месте. А это только сон.
- Вот и посмотрим, что это за сон, - прохрипел воин, сопя от напряжения. Деревянная рама треснула. - На мой взгляд, ты здесь и будешь здесь всегда. Так-то.
Геннадий нащупал за спиной изголовье и попытался подтянуться и сесть.
- Это я заставляю тебя говорить, потому что чувствую себя виноватым. Ты даже не существуешь.
- Следи за тем, что говоришь, - предупредил солдат. - Я существую и через минуту докажу тебе это самым наглядным способом.
Напряжением всех сил Геннадию удалось дотянуться к изголовью и сесть. Он попытался спустить ноги с кровати, но они совершенно одеревенели.
- А кроме того, - продолжал солдат, - я говорю тебе правду, разве нет? Ты снова дома, на земле Перимадеи, где и должен быть. Вообще-то ты ее и не покидал. И сам это отлично знаешь.
- Уходи. Я тебе не верю.
Солдат рассмеялся:
- Имеешь полное право. Хочешь, верь, хочешь - не верь. Но себя-то ведь не проведешь. Уж тебе-то это очень хорошо известно, верно? Агриан 'О тени и субстанции', книга третья, глава шестая, разделы с четвертого по седьмой. Я знаю об этом только потому, что об этом знаешь ты. - Он уперся в деревянную раму, которая угрожающе затрещала и подалась. - В этих разделах Агриан выдвигает следующий постулат: при возникновении серьезной дихотомии между воспринимаемой реальностью и ходом событий, в наибольшей степени согласовывающимся с Законом, последняя интерпретация предпочтительнее в отсутствие позитивных свидетельств противоположного толка. Другими словами, доказательства. Докажи, что меня здесь нет, и тогда, может быть, я отпущу тебя. В противном случае...
- Ладно... хорошо... - прошептал Геннадий. - Какое доказательство тебе нужно?
- Доказательство того... - проговорил солдат и... превратился в Фелден, ту самую милую женщину, за которой Геннадий послал племянника.
Она озабоченно хмурилась, глядя на него:
- Все в порядке?
Геннадий посмотрел в ее глаза:
- Где? Скажите, где я?
- Здесь никогда не бывает дождей, - грустно сказал курьер, неловко держа над головой мешок и стараясь не выпустить поводья. - Ну, разве что один-два раза в год. И тогда уж дождь так дождь, если, конечно, ты понимаешь, что я имею в виду. Не то, что этот.
Бардас, у которого никакого мешка не было, поднял воротник и втянул голову в плечи.
- Я бы сказал, что этот дождь такой же, как и любой другой.
Курьер покачал головой:
- Нет, совсем не то. Согласен, это дождь, но это не тот дождь, который здесь бывает, когда случается дождь. Вот тот дождь... Льет, как из бочки, оглянуться не успеешь, как карета полна воды. Дальше десяти ярдов от своего носа ничего уже не видать. А этот... ну, просто обычный дождь, как у нас в Коллеоне.
Бардас поежился. Обычный дождь бил по лбу и стекал по щекам.
- Да, - сказал он, - такой же дождь шел и у нас, в Месоге, всю весну и еще немного в конце осени. Чертовски хорошая погода, когда сидишь у окна и не высовываешь носа на улицу.
- Ну, вот мы и приехали, - сказал курьер. - Ап-Калик. Ты же сюда направлялся, да? Не забыл еще?
- Что? А, да. Извини.
Бардас поморгал, смахнул дождевые капли с ресниц, но это не помогло: все, что он видел, ограничивалось неясным, большим серым пятном здания, стоявшего в долине, у подножия холма, который они только что обогнули.
- Так, значит, Ап-Калик? - спросил он без какой-либо реальной причины.
- Это? - Курьер отпустил воротник и почти тут же получил в лицо пригоршню жестких, колючих брызг. Он вытер глаза, но картина ничуть не изменилась - серый прямоугольник остался таким же расплывчато- тусклым. - Ну что ж, ладно.
- Мерзкое местечко, - продолжал курьер. - Одно время там работал мой приятель, так вот он сказал, что ничего хорошего здесь нет. Заняться нечем, а когда делать нечего, люди начинают пить. Женщин нет, если не считать тех страхолюдин, которые плетут кольчуги: руки у них, как... как рашпили, а все разговоры только об одном... - Он дернул плечами, и на Бардаса скатилась с мешка струйка воды. - А еще пыль... Пыль - это настоящий убийца. Проведи там месяц и станешь отхаркивать столько, что можно начищать кирасу. Неудивительно, что они все умирают.
- Что ты говоришь.
Бардас недоверчиво покачал головой.
- А что ты думал? Конечно, прежде чем умереть, ты можешь свихнуться, продолжал курьер. - Три смены в день, понимаешь, и все время клац, клац, клац, клац. Считай себя везунчиком, если оглохнешь. Еще один убийца - это жара, и кто только придумал построить самую большую на западе кузницу посреди чертовой пустыни. Некоторые сходят с ума от того, что пьют тузлук.
- Пьют... что?
- Тузлук, - повторил курьер. - Вообще-то они пьют всё. Соленую воду для закалки называют тузлуком. В жаркие дни тебя мучает жажда, и тогда некоторые пьют соленую воду из заколоченных чанов, теряют рассудок и отдают концы. Три-четыре человека каждый год. Все они знают, что соленая вода их убьет, но
