Пошел в ванную, включил свет, расстегнул и распахнул рубашку, отодрал полоску пластыря. Свежая царапина длиной больше дюйма, нанесенная несколько часов назад длинным ногтем, покрылась коркой запекшейся крови.
45
В начале шестого Рой Грейс вышел из дома Клио в стильном огороженном комплексе в центре Брайтона, как можно тише закрыв за собой парадную дверь. Чувствовал он себя ужасно. Темное предрассветное небо с серыми мраморными прожилками, прошитое грязно-алыми венами, напоминало по цвету замороженный человеческий труп. Несколько птичек, готовясь к утреннему хору, издавали одиночные пробные трели, на мгновение пронзавшие утреннюю тишину. Сигналы для других птиц, вроде радиосигналов, летящих в космическом пространстве.
Он дрожал, нажимая красную кнопку на кованых железных воротах и выходя из двора на улицу. Воздух уже нагревался, обещая очередной ослепительный летний день. Только в душе шел дождь.
Всю ночь глаз не сомкнул.
За прошедшие два месяца их отношений они ни разу не ссорились. Сегодня фактически тоже. Но, ворочаясь под утро в постели, Грейс чувствовал произошедшую перемену.
Фонари еще горели, испуская оранжевое свечение, бесполезное в быстро разливавшемся дневном свете. Полосатая кошка перебежала ему дорогу. Он шел мимо выстроившихся в ряд автомобилей, механически фиксируя валявшуюся в сточной канаве банку коки, лужицу рвоты, картонку из-под китайской еды. Миновал синий, покрытый росой «эм-джи» Клио, добрался до своей не так сильно запотевшей «альфы», которая стояла на уже привычном месте, на желтой линии рядом с лавкой антиквара, специализирующегося на мебели двадцатого века в стиле ретро.
Сел в машину, запустил мотор, двигатель чихнул, потарахтел неровно и вяло, как будто еще не проснулся, стеклоочистители смахнули капли со стекол. В радиоприемнике потрескивало, кто-то что-то говорил, он не слушал, оглянулся на закрытые ворота, раздумывая, не надо ли вернуться и поговорить.
О чем?
Клио видит в возвращении Сэнди непреодолимую угрозу. Разумеется, это можно понять, поставив себя на ее место, представив, что она в воскресенье летит в Мюнхен на поиски исчезнувшего мужа. Как бы он себя при этом чувствовал?
Честно сказать, неизвестно. Отчасти потому, что устал как собака, не способен здраво мыслить, отчасти потому, что не знает, как сам относится к перспективе встречи с Сэнди, пусть даже ничтожной.
Минут через десять он проехал мимо стоячего красного почтового ящика на Нью-Черч-роуд, который двенадцать лет служил вехой, повернул налево. На улице пусто, только в нескольких футах от мостовой стоит тележка молочника. Тихая симпатичная улица застроена с обеих сторон примыкающими друг к другу жилыми домами в псевдотюдоровском стиле с тремя спальнями и гаражами. К некоторым пристроены чудовищные мансарды, в других, кроме его собственного, установлены безобразные стеклопакеты.
Они купили дом за два с лишним года до исчезновения Сэнди, и Грейс порой думал, не сыграл ли роковую роль переезд – вдруг она здесь не была уже так счастлива… Им было очень хорошо в маленькой квартирке в Хэнглтоне, в свитом в первые годы семейной жизни гнездышке, но оба влюбились в этот дом, особенно Сэнди, потому что за ним большой сад, а ей всегда хотелось копаться в собственном саду.
Покупка, отделка, обстановка обошлись дорого. Будучи тогда сержантом, он работал сверхурочно, используя каждый час. Сэнди служила секретарем в счетоводческой фирме, тоже прихватывая лишнее время.
С виду она была вполне счастлива, переделывая и модернизируя интерьер. Прежние владельцы прожили в доме сорок лет с лишним, и в момент покупки он был серым, мрачным. Сэнди превратила его в светлый и современный, используя принципы дзен, откровенно гордясь плодами своих трудов. Сад был ее гордостью и радостью, а теперь, по вине Грейса, пребывает в удручающем запустении. Каждые выходные он обещает себе выкроить время и немножко его разгрести, расчистить. Но времени – или желания – никогда не находится. Хотя траву он косит, уверяя себя, что сорняки, в конце концов, тоже цветут.
На миг отключившись от своих мыслей, он услышал по радио серьезный мужской голос, разъясняющий сельскохозяйственную политику Евросоюза. Свернул на свою подъездную дорожку, остановился у одноместного гаража и заглушил мотор. Радиоприемник тоже умолк.
Грейс вошел в дом, и мрачное настроение тут же сменилось приступом злости. В прихожей и на лестнице ярко горят лампы, гремит старинный музыкальный автомат, где вертится редкая виниловая пластинка «Апачи» группы «Шэдоус», – завязшая в бороздке игла без конца щелкает и скрежещет. Стерео включено, диски разбросаны по полу, из конвертов вынуты драгоценные записи «Пинк флойд»; стоит открытая банка пива, валяются проспекты «Харлей-Дэвидсон», гантели и прочие тяжелоатлетические снаряды.
Он вихрем взлетел вверх по лестнице, готовый наброситься на Гленна Брэнсона, но остановился на верхней площадке, одернув себя. Бедняге тошно. Видно, зашел домой после инструктажа, забрал вещи – отсюда гантели. Пускай спит.
Грейс взглянул на часы. Двадцать минут шестого. Несмотря на усталость, в таком взвинченном состоянии заснуть не получится. Он решил пробежаться, прочистить мозги, зарядиться перед тяжелым днем, который начнется в восемь тридцать с инструктажа, за которым в одиннадцать последует пресс- конференция. А потом его ждет очередная встреча с Брайаном Бишопом. Кажется, от этого парня идет нехороший душок.
Он зашел в ванную и сразу заметил открученный колпачок тюбика зубной пасты. Посередине тюбика глубокая вмятина, немного пасты вылезло на полку. Это почему-то разозлило сильнее, чем бардак внизу.
Войдя в дом пару минут назад, он словно перенесся сквозь дыру во времени в старый телесериал под названием «Эти скверные мужчины» с Мартином Клунсом и Нилом Моррисси, которые изображали живущих под одной крышей придурков-холостяков. И вдруг понял, в чем дело, – такова была одна из немногочисленных привычек Сэнди, которые его раздражали. Она нажимала на тюбик не с конца, а посередине и забывала закрутить колпачок, из-за чего паста вылезала наружу.
Еще действовала на нервы никогда не пустевшая мусорная корзинка на переднем сиденье проржавевшего маленького помятого коричневого «рено», вечно заваленного чеками на покупки, обертками от сластей, пустыми пакетами, лотерейными билетами и прочим хламом. По его мнению, в нем лучше было бы держать кур.
Он до сих пор стоит в гараже. Грейс давно его вычистил, перебрав все клочки в поисках разгадки, но так ничего и не нашел.
– Рано поднялся.
Он оглянулся на Брэнсона, который стоял у него за спиной в белых трусах, с тонкой золотой цепочкой на шее, с массивными часами «Рашн дайверс» на руке. Хотя плечи его сутулились, физическая форма по- прежнему устрашала, мышцы перекатывались под лоснившейся кожей. Однако лицо оставалось страдальческим.
– Пришлось, чтоб прибрать за тобой.
Не поняв или сознательно проигнорировав замечание, Брэнсон продолжал:
– Она хочет лошадь.
Грейс затряс головой, не уверенный, что не ослышался.
– Что?
– Эри хочет лошадь, – пожал плечами Брэнсон. – Веришь – на мою зарплату?
– С точки зрения экологии лошадь чище, чем машина, – рассудил Грейс. – Может быть, и содержать дешевле.
– Очень остроумно.
– Что, собственно, значит: лошадь?
