ученых, даже принадлежащих к одной «специальности», часто приводит в соответствии с их требованиями к совершенно различным выводам, иногда даже диаметрально противоположным. В этих условиях так называемые «точные» науки современных людей, поскольку они обращаются к статистике и доходят даже до того, что претендуют извлечь из этого предвидения будущего (всегда вследствие предполагаемого тождества всех рассматриваемых фактов, будь они в прошлом или в будущем), в действительности представляют собою не что иное, как «гадательные» науки, согласно выражению, охотно используемому (в чем они, к тому же, признаются более откровенно, чем многие другие) сторонниками некой современной астрологии, называемой «научной», которая, разумеется, имеет весьма смутные и отдаленные отношения, если она и имеет какие-нибудь отношения кроме терминологии, к истинной традиционной астрологии древних, сегодня так же почти полностью утраченной, как и другие познания того же порядка; эта «неоастрология» как раз тоже в большой степени использует статистику в своих усилиях утвердиться «эмпирически», не соотносясь ни с каким принципом, и статистика занимает там даже преобладающее место; именно на этом самом основании думают, что можно ее украсить эпитетом «научная» (что, впрочем, предполагает, что в этом отказывают истинной астрологии, так же как и всем традиционным наукам, построенным сходным образом), и это очень значимо и характерно для современного умственного состояния.
Предположение тождества между фактами, которые в реальности представляют собою всего лишь один и тот же род, то есть сравнимы только в некоторых отношениях, одновременно с тем, что оно, как мы только что объяснили, вносит вклад в создание иллюзии «точной» науки, удовлетворяет также потребность в крайнем упрощении, которое представляет собою еще одну поразительную черту современного умственного состояния до такой степени, что его без всякого иронического умысла можно было бы квалифицировать как «упрощенческое», как в его «научных» концепциях, так и во всех иных его проявлениях. Впрочем, все это есть: потребность же в упрощении с необходимостью сопровождает тенденцию сводить все к количеству и еще больше ее усиливает, так как очевидно, что ничего нет более простого, чем количество; если удается полностью лишить существо или вещь их собственных качеств, то полученный остаток, конечно, будет представлять собою максимум простоты; и в пределе, эта крайняя простота будет такова, что сможет принадлежать лишь только чистому количеству, то есть она будет простотой «единиц», совершенно сходных между собой, конституирующих нумерическое множество; но это достаточно важно, чтобы привести еще некоторые размышления.
Глава 11. ЕДИНСТВО И ПРОСТОТА
Потребность в упрощении, в том, что есть в ней незаконного и чрезмерного, как мы только что сказали, является отличительной чертой современного умственного состояния; в силу этой потребности некоторые философы дошли до принятия в качестве как бы логического «псевдопринципа» утверждения, что 'природа действует всегда самыми простыми путями'. Это совершенно произвольный постулат, так как неясно, что может заставить действовать природу так, а не иначе; кроме простоты в ее действия может привходить и преобладать над нею много других условий, что может предопределить ее действие таким образом, который по крайней мере с нашей точки зрения покажется весьма сложным. Говоря по правде, этот «псевдопринцип» представляет собою не что иное, как пожелание, выражающее нечто вроде 'умственной лени': хотят, чтобы вещи были возможно более простыми, потому что если бы они действительно были бы такими, то в таком случае их гораздо легче было бы понять; и кроме того, это хорошо согласуется с совершенно новой и светской концепцией науки, которая должна быть 'доступной всем', что, очевидно, возможно лишь в том случае, когда она проста до такой степени, что становится «инфантильной» и когда из нее тщательно исключены любые соображения высшего и действительно глубокого порядка.
Незадолго до нового времени в собственном смысле слова мы уже встречаем как бы первый признак этого состояния духа, выраженного в поговорке схоластов: 'не следует без необходимости умножать сущности';[38] если же речь идет о совершенно гипотетических «спекуляциях» — что мы и утверждаем, — то это не представляет никакого интереса; человек может законным образом ограничиться оперированием с мысленными конструкциями, не сравнивая их с чем-то другим, в лучшем случае лишь в сфере математики, и если он может тогда по своему усмотрению «упрощать», то только потому, что он имеет дело с количеством, комбинации которого, поскольку они сводятся к самим себе, как полагают, вовсе не понимаются существующими в действительном порядке проявления. Напротив, если учитывают какие-либо утверждения фактов, то все обстоит иначе, и тогда необходимо признать, что сама «природа», кажется, поистине изощряется умножать сущности без необходимости (praeter necessitatem); какое логическое удовлетворение может, например, испытать человек, констатируя множество и чудесное разнообразие животных и растительных видов, представители которых живут вокруг него? Разумеется, это очень далеко от простоты, постулируемой философами, которые хотели бы сократить реальность ради удобства их собственного понимания и понимания «среднего» человека, ему подобного; если так обстоит дело в телесном мире, который представляет собою всего лишь очень ограниченную сферу существования, то насколько иначе должно обстоять дело — и с еще большим основанием — в других мирах и, можно сказать, во все более увеличивающихся пропорциях?[39] К тому же, чтобы разом покончить со всеми дискуссиями, достаточно напомнить, что, как мы уже объясняли, все, что возможно, тем самым реально в своем собственном порядке и в согласии со своим собственным модусом, и раз универсальная возможность необходимо является бесконечной, то в ней есть место для всего того, что не является чистой и простой невозможностью; не та же ли самая потребность в излишнем упрощении толкает философов ради построения их «систем» всегда к желанию ограничить тем или иным образом универсальную возможность? [40]
Особенно любопытно здесь то, что так понимаемая тенденция к простоте, так же как тенденция к «единообразию», как бы параллельная ей, теми, кто попал под ее влияние, принимается за усилие по «объединению»; но на самом деле это 'объединение наизнанку', как и все, что направляется к области чистого количества или к субстанциальному и низшему полюсу существования; здесь мы встречаем еще раз карикатуру на единство такого рода, которое мы уже рассматривали с другой точки зрения. Если настоящее единство тоже может быть названо «простым», то в совершенно отличном от этого смысле, а именно в том, что оно является существенно неделимым, что с необходимостью исключает всякую «составленность» и предполагает, что оно никогда не может быть понято как образованное из каких-либо частей; однако, и здесь есть как бы пародия на эту неделимость в том, что некоторые философы и физики приписывают своим «атомам», не замечая, что они не совместимы с телесной природой, так как тело, понимаемое как бесконечно делимое, которое по определению есть нечто протяженное, обязательно всегда составлено из частей, и сколь бы ни было оно маленьким и как бы ни хотели его таковым представить, это ничего не меняет, так что понятие корпускулы является противоречащим само себе; но очевидно, что такое понятие хорошо согласуется с понятием простоты, зашедшим так далеко, что оно уже не может больше соответствовать никакой реальности.
С другой стороны, если принципиальное единство абсолютно неразделимо, то оно не перестает от этого быть предельной сложностью, можно сказать, потому что оно содержит в себе 'в высшей степени' все то, что на низших, так сказать, ступенях составляет сущность или качественную сторону проявленных существ; достаточно сослаться на то, что мы объяснили выше об истинном смысле, который следует понимать под выражением 'угасание я', чтобы понять, что именно здесь любое «преображенное» качество сохраняется в своей полноте, и что различение, освобожденное от всякого «разделяющего» ограничения, доведено здесь до своей высшей степени. С того момента, как вступают в проявленное существование, ограничение появляется в форме самих условий, которые определяют каждое состояние и каждый способ проявления; когда опускаются на все более низшие уровни этого существования, ограничения становятся все более и более тесными, а возможности, присущие природе существ, все более и более узкими, что заставляет сказать, что сущность этих существ следует за этим, упрощаясь в той же самой мере; и это упрощение таким образом постепенно спускается ниже самого существования, то есть до области чистого
