голос Аписа:
— Эй, кто там, дайте сигарету! Пожалуйста, сигарету!
Апис, перевязанный, все еще лежал на диване в кабинете Лазы. Тело капитана Мильковича уже забрали.
— Куда ты пропал? — спросил Апис.
Михаил показал на свою залитую кровью голову.
— Кто-то отшиб мне память. Я, наверное, довольно долго валялся без сознания. — Он достал сигарету, прикурил ее и передал Апису. — Как ты себя чувствуешь?
— Ужасно. Смех, да и только, что именно меня должны были подстрелить, меня, великого Аписа. Одна радость — мерзавец не был хорошим стрелком. Доктор, который меня перевязал, считает, недель через шесть буду снова на ногах.
— Ты в курсе, что короля и королеву выбросили из окна? И что их изуродованные трупы лежат голыми во дворе всем на обозрение?
— Да, я слыхал об этом.
— Черт побери, она все-таки была королевой Сербии! Не удивлюсь, если принц Петр, узнав о подробностях вашего славного переворота, откажется от трона.
— У меня просто сердце кровью обливается за вас, больших патриотов, которым нужно преподнести революцию на серебряной тарелочке. Бывает, что революционные идеи приходят в голову великим гуманистам, но претворяют их в жизнь, как правило, вандалы и садисты — без вандалов и садистов эти великие идеи, замысленные в башнях из слоновой кости, так и останутся мертвыми буквами в кожаных фолиантах. Уверен, сама по себе Драга Машина с выпушенными кишками зрелище неважное, но она прекрасно годится в качестве предупреждения для принца Петра, или кто там еще взойдет на трон, как нужно себя вести. Потому что теперь уже отступать нельзя.
— Боже, что же еще?
— Объединение всех славян. Государство Югославия. Вот такая следующая цель. И каждый, кто встанет на пути, будет сметен.
— Ты большой мечтатель, Апис. Австро-Венгрия никогда не потерпит сильного славянского государства на своих южных границах.
— Значит, и Австро-Венгрия должна исчезнуть.
— Ты сумасшедший.
— А ты помнишь о черном пророчестве?
Михаил непонимающе смотрел на него.
— О пророчестве крестьянина Маты? — уточнил Апис.
— Ах, это, — скептически сказал Михаил. — Только не рассказывай, что ты веришь в эту чепуху.
— Однако приходится верить после того, что произошло здесь.
Михаил мог только в самых общих чертах вспомнить историю крестьянина, который в 1868 году бежал по главной улице Ужицы и изо всех сил кричал, что любимый и почитаемый правитель Сербии, князь Михаил Обренович, будет убит. Толпе, которая собралась вокруг него, он во всех красках описал, как князь будет убит в лесу неподалеку от Белграда. Полиция арестовала его и объявила сумасшедшим. Днем позже по телеграфу пришло подтверждение: князь убит в лесном парке неподалеку от столицы, причем именно в тот момент и при тех же обстоятельствах, которые описал Мата в Ужице.
Поначалу полиция посчитала его соучастником, но в итоге все убедились, что имеют дело с прорицателем. Крестьянин предсказывал дальше: преемник князя Михаила родит с нелюбимой супругой сына и добровольно, в расцвете сил передаст ему трон. Сын возьмет себе в жены женщину из народа, которая станет причиной его смерти, когда он не достигнет еще тридцати лет. После его смерти Сербией будет править другая династия, но недолго, так как страну захватят вражеские войска. После многолетних страданий один человек поднимет восстание, угнетатели будут изгнаны, и все сербы объединятся в одно большое независимое государство.
— Действительно, предсказание об убийстве подтвердилось, — признал Михаил. — Александру еще не было тридцати. И действительно, есть связь между его женитьбой и смертью. И Милан на самом деле отрекся от престола в расцвете лет. Но остальное — чистое самовнушение. Тебе двадцать семь лет, Апис. Неужели ты потратишь свою жизнь на эти мечтания? Габсбурги не Обреновичи, а дворец Хофбург не Конак. В следующие пятьдесят лет нам нужно думать не о завоевании, а сохранении того, что имеем. Давай лучше молиться о сильной, здоровой, современной Сербии, о стране, принадлежащей Европе. Нам ни в коем случае нельзя связываться с Австро-Венгрией. Лучше, если бы они о нас просто забыли, чем будить у них аппетит. Иначе может случиться так, что они нас просто проглотят.
— Погоди, мой друг, еще кто кого проглотит! Прежде, чем к власти придет Франц Фердинанд. Стань он кайзером, тут же сделает Хорватию независимой от Венгрии, а когда Хорватия станет независимой, ей незачем будет присоединяться к нам. Но без нее нет никакой Югославии. Карта Балкан останется без изменений, вся из пятен, как грязное полотенце. Каждая страна — пятно другого цвета. А я хочу всего три цвета — синий, белый и красный. Югославские цвета.
— И как же ты хочешь добраться до Франца Фердинанда? Штурмовать замок Бельведер, как Старый Конак?
— Нам не нужно до него добираться. Он сам придет к нам. И мы будем готовы.
Михаил пощупал у приятеля лоб.
— У тебя жар, это все объясняет. Когда будешь здоров, на многое посмотришь иначе. А я пойду к полковнику Машину. Если у него осталась хоть капля чести, он должен распорядиться убрать обоих несчастных мертвых в дом.
— Нет, — порывисто сказал Апис. — Не ходи ни в коем случае. Машин прикажет тебя расстрелять.
— Машин? Меня? За что?
— За твое письмо королеве. Оно попало в руки Живковича. И тот вместо королевы передал его Машину.
Острая, почти физическая боль пронзила Михаила. Так вот почему оба остались в Конаке и, как звери в западне, ждали, пока их убьют. Он закрыл глаза и отвернулся, чтобы скрыть от Аписа свое отчаяние.
— Ты хотел нас предать. — Голос Аписа звучал как будто издалека.
— Если бы мне это удалось! Я бы самому себе в глаза не смог смотреть после этой ночи, если бы не попытался.
— Тебе никому уже не придется смотреть в глаза, если Машин тебя поймает. Исчезни из Белграда, Михаил, и возвращайся, когда все успокоится.
Михаил встал.
— А почему бы
Револьвер лежал на расстоянии вытянутой руки от Аписа. Он взял его, взвесил и положил на место.
— Нет, — сказал он, — рука слишком слабая. Только сделаю тебя инвалидом, а я этого не хочу.
Оба невесело рассмеялись. Михаил наклонился к Апису, перекрестил его и расцеловал в обе щеки.
— Береги себя! И смотри, чтобы тебя опять не подстрелили из-за угла.
— И ты тоже! — вслед ему закричал Апис.
Задний вход был открыт, и Михаил мог беспрепятственно покинуть дворец, хотя улицы вокруг Нового и Старого Конака все еще патрулировались солдатами. В городе, несмотря на утренние часы, царило настроение карнавала. Таверны, рестораны и пивные были открыты и полны обычно трезвыми в это время белградцами. Повсюду на улицах слонялась дикая толпа, все смеялись, кричали, а каждого в военной форме встречали так, как если бы он только что вернулся домой после битвы.
Перед входом в Гранд-отель, обычно неким островом западной благопристойности, но сейчас превратившимся в муравейник от непрерывно входящих и выходящих информантов с сообщениями о кровавых событиях минувших часов, вокруг одного экипажа стояла толпа. Взглянув наверх, Михаил заметил на балконе женщину в неглиже, она махала мужчине в экипаже. Михаил узнал ее — это была жена нового
