За великое дело любви

схваченный с револьвером в кармане! Трепов знал, чем был больше всего обеспокоен государь, — сопротивлением властям, да еще целой толпою, как и было тогда на площади. Вспомнилось и то, как граф Пален кричал: «Пороть их, пороть, пороть!» И без того полнокровный, краснолицый, Трепов от приступа злобы весь запылал, и произошла такая сцена:

Генерал Трепов (обращаясь к Курнееву). Это почему? Кто допустил? (Он показал на Боголюбова, а тот как раз проходил по загону мимо, беседуя о чем-то с другим узником.) Беспорядок! Не имеет права осужденный ходить вдвоем с кем-то! Эй, ты!

Боголюбов остановился, подошел, но шапки не снял.

Майор Курнеев. Он без разрешения, ваше-с превосходительство-с. Раз в одиночке сидит, то и в одиночку на прогулке должен, а не с кем-то-с!

Трепов (негодует, его трясет от одного вида «мошенника»). Так почему же, спрашивается, они вдвоем?

Боголюбов (решил объяснить, а лучше молчал бы). Мой суд уже был, стало быть, имею право общаться на прогулке с другими…

Трепов (зычно, на весь двор). Я не тебя спрашиваю! Разве я к тебе обращаюсь? К тебе? Молчать! (Повернулся к Курнееву.) Взять его в карцер! Сейчас же посадить на хлеб и воду! И почему шапки не снял? Долой шапку!

Генерал в бешенстве замахнулся и сам сбил тяжелой рукой с головы Боголюбова шапку. И тут же приказал майору Курнееву схватить и наказать Боголюбова за непокорство «посредством розог», то есть высечь. И тотчас из всех окон сквозь решетки раздался возмущенный крик узников, видевших, как Трепов ударил Боголюбова, и слышавших дикий приказ генерала:

— Палач! Мерзавец! Негодяй! За что человека ударил! Подлый Ярыга! За что велел взрослого человека пороть? Изверг!..

Градоначальнику даже кричали: «Вон отсюда!» В камерах стали стучать всем, что попадалось под руку, обломки разбитых узниками табуреток полетели сверху во двор на Трепова и Курнеева. Вся тюрьма взбунтовалась. Истошный вопль потряс все шесть этажей, перенаселенных арестантами, предварилки.

— За что хотят обесчестить человека? Позор насильникам!..

Боголюбова все же втащили на галерею второго этажа тюрьмы и там выпороли березовыми розгами. А кроме него, были жестоко избиты и брошены в карцеры десятки других узников. Стражники врывались в камеры, где не прекращалось буйство заключенных, и колотили их кулаками, прикладами ружей, грозили убить на месте.

Яша все это видел и тоже побуйствовал. Табуретку разбил на куски и покидал их сверху в Трепова. Бросил в генерала и Евангелие. Книга рассыпалась белыми листами по двору. Все, что можно было разбить — даже стекла, — он разбил и метнул вниз. И за все это целых десять дней его продержали в тюремном карцере…

3

Был ненастный день начала ноября, когда Яшу Потапова отправляли в монастырь под Вологду.

Теперь он уже рад был, что меняется его местопребывание; осточертела камера и хотелось скорее на приволье; как ни худо — это он ясно представлял себе — жить за монастырской стеной под строгим присмотром духовного начальства, все же там… «Там видно будет», — говорил себе Яша. Не станут же его на цепи держать или в кандалах. И как ни высока монастырская стена, можно авось при благоприятном случае и перемахнуть через нее и… был таков, ищи ветра в поле.

В предварилке после того страшного дня, когда Трепов навестил ее и по его приказу был опозорен Боголюбов, придирки к узникам усилились, а майора Курнеева после драмы с Боголюбовым вскоре убрали из предварилки; но не понизили, а, наоборот, даже повысили по службе: генерал Трепов взял его к себе в градоначальство личным телохранителем. По требованию Трепова тюремную прислугу «подтянули», некоторых уволили совсем. Исчез еще до начала осени и сутулый, куда-то, сказывали, его «поперли», в инвалиды, что ли, перевели.

Боголюбова после порки увезли в другую тюрьму, и след его вскоре потерялся…

В столице, по настоятельному требованию Александра II, все усиливались гонение и кары за «вредное направление» умов и «возбуждение» народа «против богом данной самодержавной власти». С октября в окружном суде шел новый, уже третий за год, процесс — самый многочисленный по количеству подсудимых. За хождение в народ судили 193 человека, в большинстве молодых, и среди них тоже было немало девушек.

Нет ли Юлии среди них? Ничего не смог Яша узнать, как ни старался. А что с Ольгой, почему она пропала? Это тоже оставалось тайной для Яши. А спросить было не у кого; прежде через сутулого удавалось хоть что-то прознавать, теперь и эта лазейка закрылась.

Ну и скорее прочь, прочь отсюда!..

«Сбегу, из монастыря сбегу, — говорил себе Яша, покидая камеру, где провел почти около года. — Сбегу и вернусь в Питер… И Юлию выручу, найду, как помочь ей. Найду товарищей по фабрике, найду того, кто речь держал тогда на площади, свяжусь с организацией… добьюсь своего!»

Появилась цель, и уходил Яша в этап на Вологду почти радостный, хотя чувствовал — впереди, в тюрьме духовной, его ждут испытания, быть может, даже более трудные, чем те, которые он вынес в здешней тюрьме.

Тюрьма духовная — это ему самому пришло в голову; он заметно повзрослел за последний год.

Выйдя за ворота предварилки, он жадно, всей грудью, глотнул осенний воздух и, сам того не замечая, непривычно растянул губы в улыбке.

— Ты чего, малый, улыбаешься-то? — спросил солдат-конвоир. — Ведь не знаешь еще, что тебя ждет?

— Там, поглядим, посмотрим, — отозвался Яша.

— Сказать тебе одну поговорку? Не донесешь? Смелого, говорится в этой поговорке, ищи в тюрьме, а глупого — в попах. Знай вот и зря не радуйся, брат!

Резкий порывистый ветер свистел в уже голых деревьях, и над миром сеялся холодный дождик, закрывая серой мглою все вокруг, когда Яша дней пять спустя очутился за толстыми стенами Белавинского монастыря, что на острове Кубенского озера. Под стражей двух солдат его ввели в монастырские ворота, водворили в крошечную келью, и в тот же день настоятель отдал Яшу под бдительный надзор духовного наставника, старого монаха Гермогена.

Белавинский монастырь назывался еще Спасо-Каменской Преображенской пустынью и входил в ведение Вологодской епархии.

Глава пятая ОПАСНЫЙ ПОСТОЯЛЕЦ

1

Месяца через два после отправки Яши Потапова в монастырь тайной агентуре III отделения стало известно: от Потапова в Петербург пришло письмо, которое, судя по корявым каракулям, написано им самим и адресовано студенту Медико-хирургической академии некоему Никольскому. Письмо охранка перехватила, и в одно январское утро нового 1878 года оно легло на стол начальника канцелярии III отделения генерала Кириллова.

Кириллов начал карьеру простым шпионом и в ту давнюю пору, по бедности, ходил обедать в дешевую греческую кухмистерскую на Невском, близ Аничкова моста; обед из порции печенки здесь стоил 15 копеек. Что-бы попасть в кухмистерскую, посетители спускались с улицы по ступенькам в мрачное подземелье, где все тонуло в табачном дыму и чаду. Ходили сюда харчиться студенты из неимущих семей, всякого рода горемыки, бродяги. Часами сиживал тут за столиками Кириллов, подслушивал, о чем говорят люди, и доносил III отделению в записках, которые начинались словами: «Имею честь уведомить ваше высокоблагородие, что…» И так далее. В награду получал рубль, иногда — трешку.