За великое дело любви

под глазами синие круги, нос обострился и уже не глядит так вызывающе вверх, как прежде. Такой здоровяк, как, скажем, Паисий, мог бы свалить Яшу одним ударом кулака.

Но иеромонаха, похоже, не трогает отчаянная задиристость молодого узника. Яша весь в его власти, и Паисий, как видно, еще надеется с ним совладать. Так бывает терпелив укротитель со зверем, которого надо подчинить своей воле. Только хлыста нет в руке Паи-сия, но у него в запасе другие средства, и среди них духовный кнут.

Три-четыре раза в неделю он является сюда в камеру и ведет с Яшей душеспасительные беседы. И почти всегда застает узника стоящим на табурете у окошка. Ухватится паренек обеими руками за витые железные прутья решетки и смотрит вдаль, там море и небо, синь бескрайняя, а вблизи видна лишь конусообразная крыша соседней каменной башни. Стены тут почти в три аршина, а то и более, о побеге и помыслить нельзя. И Паисий уже предупреждал об этом Яшу.

Здесь, в Соловках, не то, что было в Белавинской Спасо-Каменской обители. Соловецкий монастырь — перворазрядный, это Паисий тоже разъяснил Яше. Оттого правит им архимандрит, а не игумен (средний чин для настоятеля) или строитель (чин самый низший), как в том монастыре, из которого Яшу привезли сюда.

В гудящем голосе Паисия даже чувствовалась некая ирония, когда он говорил о Белавинской обители. То-де заурядный монастырь, хотя и тоже древний, даже древнее Соловков, а Соловки — это Соловки, кто разберется в истории здешнего монастыря, поймет, какую роль он сыграл в прошлом и какое место занимает сейчас среди многих обителей православной России.

Яша отворачивался и слышать не хотел наставлений Паисия, и если, правда, не позволял себе посмеиваться над обстоятельными рассуждениями хорошо упитанного иеромонаха о правилах веры, нравственности и верноподданнического долга, то порою запальчиво прекословил и начинал доказывать свое. А главное, настойчиво требовал ответа:

— Почему вы заперли меня в тюрьму? Это не по закону — вам предписано меня постояльцем держать! Где ваш настоятель? Ведите меня к нему!

Ходить в церковь под охраной двух караульных солдат Яша отказался — из протеста; и хотя в камере висела икона, из того же духа протеста не клал ей поклонов и не совершал молитв. Временами на Яшу нападало такое буйство, что прибегали стражники и связывали ему руки.

Бумагу для писем ему не давали. Книг тоже. Тогда Яша пошел на хитрость — пообещал вести себя лучше, если будут давать ему книги для чтения и бумагу. И еще Яша попросил у иеромонаха во время последней беседы книгу про историю Соловков. И вот сейчас тот и принес ему такую книгу.

3

Яша (смотрит книгу, листает). А бумага писчая, перо и чернила?

Паисий (усмехается). Все сразу хочешь? Сразу ничего на свете не бывает, малец. Даже блохи не изловишь.

Яша. Вот за книгу спасибо. Может, и я, как прочту это, стану таким же умным и опытным, как вы? (Яша поглядывает искоса на мясистое лицо иеромонаха и борется с искушением — взять и стукнуть его книгой по голове в отместку за разбитую губу.) Читать мне будет дозволено только при караульных или как? Это же не крамольная? Не про Парижскую коммуну, а про вашу же обитель?

Паисий (Яша таки довел его, лицо у иеромонаха темнеет, но, тоже борясь с собой, он сдерживает гнев). Ты должен бы знать, негодник, что в чтении духовных книг многие находят единственное прибежище от мирских тревог. А тебе советую… советую смириться, язва ты сибирская, гляди, иначе… (Не сдержался и грозит Яше увесистым кулаком.) Иначе придется внушить тебе кое-что полезное через посредство рукоприложения.

Яша. Вы как с Боголюбовым хотите, да?

Паисий (он вряд ли знает историю с Боголюбовым, но не желает и знать). Начало всякой премудрости — страх господень! Так было и будет. И ныне, и присно, и во веки веков. Понял ты? Та, к запомни!

Яша. (слизывает кровь с губы). Страх господень… Ну я запомню… Только знайте: меня вы не запугаете. Все равно сбегу!

Паисий (смеется). Надо тебя по стенам нашим да по башням поводить и вокруг монастыря тоже, тогда ты и пытаться не стал бы зря.

Яша. Поводите… Это я с охотою.

Паисий. Так держи себя как подобает, коли тоже хочешь, как ты сказал, умным стать, бесенок! Не о побеге ты должен думать, глупый отрок, а о том, что тебя здесь ждет! (Яша со вниманием слушает, и Паисий спешит воспользоваться моментом.) Тебя здесь утвердят в науке жить достойно!

Яша. Вы мне книги давайте. Сам научусь.

Паисий. Экой ты! Ну, книги будешь получать, если станешь себя вести лучше. А пока давай сойдемся вот на чем: как войдет сюда отец Мелетий, кинься ему в ноги, ручку поцелуй, попроси благословения.

Яша (с надеждой). И меня не будут держать в одиночке?

Паисий (отнимает у Яши книгу). Это я на всякий случай. А то с тебя, бесенка, всякую пакость можно ожидать.

Яша (вдруг понял, отчего иеромонах отобрал книгу). Вы испугались, да?

Паисий. Не так уж ты страшен для нас, но…

Яша. Ага! И все ж таки убоялись, чтоб я не кинул ее, эту книгу, в голову настоятелю, ежели он не выпустит меня, да? Так знайте: я могу еще не то сделать, увидите! Я не сдамся! Я его палачом обзову, вот и будет вам страх господень!

Паисий (грозит Яше). Не смей! В подвал посажу.

Яша (это уже, видно, не первая стычка его с иеромонахом и не первая угроза, услышанная от него). А зачем он закон нарушил? Зачем меня воли лишил совсем, я же не каторжный!

Иеромонах все грозит кулаком молодому узнику и, может быть, исполнил бы свое намерение избить его, но в коридоре уже слышны голоса и стук палки. Тонкий, бабий, на высоких нотах голос — это голос самого архимандрита Мелетия, а палка — это посох в его белой руке. Один, без целой свиты монахов он не ходит в арестантский острог. Слышен и топот сапог начальника караульной команды.

Паисий (идет к стоящему у раскрытой двери настоятелю). Благословите, ваше высокопреподобие, и позвольте доложить: я принес Потапову книгу про наш Соловецкий монастырь, и обещано мне, что она будет прочтена. И что вообще постарается вести себя лучше.

А Яша, едва заметив Мелетия, не только не бросается ему в ноги, а, наоборот, пятится назад. Мелетий в черном шелковом подряснике, но лицом и фигурой вдруг напоминает Яше генерала Трепова. Настоятеля Яша видит впервые, но сразу проникается к нему недобрым чувством, и пропадает охота кланяться, просить.

В камеру Мелетий не входит, а только окидывает ее тяжелым взглядом с порога. Позади почтительно замер в стойке навытяжку дюжий горбоносый начальник караульной команды.

Паисий (подталкивает Яшу к двери). Подойди, проси благословения.

Яша (упирается). В другой раз… Сейчас не буду…

Мелетий (благословляет Паисия и отходит от двери, бросая на ходу). Икону бы сняли, пока он не покается, незачем ей тут быть, в обиталище безбожника.

Яша (кричит вслед). Вот, вот! Я же не молюсь, не бью поклонов!

Мелетий (уже пошел к следующей камере, но пискливый голос его слышен). И в церковь на богослужения не водить пока! Не надо, раз так непотребно себя ведет! Сперва пусть восчувствует: не где-нибудь он, в святой обители!

Яша (бросается к двери). Я в тюрьме! В тюрьме вы меня держите, а не имеете права! (Обращается к Паисию.) А вам я ничего не обещал!..

Паисий. Молчи, дуралей! (Выходя из камеры, больно тычет книгой Яше в бок и вдруг как- то по-свойски говорит.) Белый свет тебе не мил, что ли?..

4

Захлопнулась тяжелая дверь, прогремел засов, и Яша опять остается один в глухой тишине.