— А верно, что убит царь? — спросил Яша, когда иеромонах умолк.
— Господи! — словно в испуге отшатнулся иеромонах. — Я ведь с тобой о чем сейчас говорил!
— Я слышал, — покивал Яша, — ну и как, отче, по царю бывшему панихида будет?
— Будет, завтра сам отец Мелетий отслужит и божественную заупокойную литургию и панихиду.
— Ага! Сам! И еще божественную! А по Некрасову не служили в Спасо-Каменском, ни того, ни другого не стали. И у вас, наверно, тоже? За царя — так да, а за человека, который в мир принес великие слова такие, за него ничего служить не сочли. А почему так? Это по-христиански будет?
— Ну довольно. — Паисий встал с табурета. — . Я все сказал и сделал, чтоб тебя уберечь, и да спасет тебя всевышний.
Он пошел к двери, сказал уже с порога:
— Прощай!
— Стойте, отче, дозвольте просьбу.
Не оборачиваясь, Паисий спросил:
— А о чем ты желаешь просить?
— Прогулки прошу. На прогулки выходить, хотя б даже под охраной солдата.
— Нет, — покачал головой Паисий и лица так и не показал Яше, видна была только его здоровенная спина и налитая толстая шея.
— Почему, отче? Поговорите с Мелетием.
— Сейчас и говорить нечего. Не разрешит он, знаю. И не проси даже!..
Паисий ушел, так и не обернувшись и не увидев, каким взглядом проводил его Яша.
В эту ночь Яша не сомкнул глаз. Все думал, думал…
Наутро Паисию донесли, что узник Потапов просится в церковь на панихиду. Иеромонах несколько удивился, но караульному солдату разрешил привести Яшу к началу молебна.
До весны по здешним местам было еще неблизко, на острове держались сильные холода, хотя уже стояла вторая половина марта, и солдат сам раздобыл для Яши какой-то старый, рваный бурнус, чтоб парень не мерз по пути к собору, да и в соборе не так-то тепло. Поди натопи такую громаду! Когда поднимались на паперть, солдат сказал шепотком под свист жгучего ледяного ветра:
— Велено крепко тебя охранять, так ты уж того, смотри!
Яша был хмур, сосредоточен, смотрел куда-то перед собой в одну точку. Вошли в собор. Тут Яша словно бы пришел в себя, невольно загляделся на поражающе богатый иконостас, который переливался многоцветьем серебра и золота, светился многочисленными ликами святых, изображенными на иконах.
Солдат подвел Яшу к стене в дальнем углу храма:
— Тут стоять будем.
Народу на молебствии необычно много — здесь и монахи, и «годовики», и почти вся караульная команда, и арестанты из тех, кто не болел, не ослаб вконец и смог прийти.
Опершись о стену, Яша слушает торжественное пение хора — идет то, что Паисий назвал божественной заупокойной по убиенному императору, виновнику — в глазах Яши — всех зол на земле. Служит заупокойную сам Мелетий, и Яше непонятно, как это архимандрит сам взялся в такой день смешить людей своим тонким бабьим голосом. Неужели все верят, что произошло великое несчастье для России; неужели люди остаются темны после таких подвигов в прошлом, умея и строить и украшать такие храмы, воздвигать такие крепости и все, что создано руками человека на земле.
Вдруг, перебивая эту мысль, входит в душу Яши и овладевает им воспоминание: «Есть времена, есть целые века, в которые нет ничего желанней, прекраснее — тернового венка». Где он это слышал и когда? Воспоминание заслоняет от Яши все, что происходит вокруг, и он не слышит даже песнопений хора и временами вплетающегося в него тонкого голоса Мелетия. Яше представляется — вот он лежит ночью на полу в сапожной и слышит, как за стенкой кто-то из обитателей артели говорит:
«Но это совсем не то, терновый венок — это покорство к страданиям, а не довольно ли страдать нам?»
А Юлия — да, то был ее голос — отвечает:
«Ничто в жизни не дается без борьбы, и сильнее времени, если оно такое трудное, как наше, может быть лишь одно: святая готовность идти на все, не зная страха и жалости, даже к самому себе. Наш Чернышевский за это пошел на каторгу и сидит уже который год в Сибири. Великий ум заточен!..»
— Ты крестись, клади поклоны, — врывается в раздумье Яши голос солдата. — Ты чего как сонный стоишь? Неможется тебе, что ли?
Нет, с Яшей происходило другое.
Иной может не поверить в истинность того, что произошло дальше в соборе, и потому (да еще из некоторых тактичных соображений, добавлю) обратимся к дошедшему до нас из давних архивов святейшего Синода подлинному документу.
На другой же день после заупокойного молебствия по случаю кончины Александра II архимандрит Мелетий послал в Петербург обер-прокурору Синода донесение, которое начиналось словами:
Секретно, 20 марта 1881 года.
Ваше высокопревосходительство, милостивый государь.
А в донесении, оно целиком касалось Якова Потапова и подробно излагало все его неблаговидное, на взгляд настоятеля, поведение, были такие строки:
…Когда получено было известие в Соловецком монастыре о печально грустной кончине государя императора Александра Николаевича и 19 марта была совершена божественная первая заупокойная литургия настоятелем с братиею соборне и после литургии панихида, при которой было все братство обители во храме, все годовые богомольцы, проживающие в обители, и военная команда и все арестанты, из числа коих приписанный крестьянин Яков Потапов, по выходе моем из алтаря, по окончании богослужения, среди храма подходит Потапов ко мне и говорит: «Теперь свобода», — и, замахнувшись, ударил меня по правому виску, в голову, но более не мог нанести дерзости, потому что сейчас же его задержали и караульный воин, и посторонние тут стоявшие люди и отвели его в свое место заключения.
О каковом поступке Потапова и дерзости его во храме в день 19 марта осмеливаюсь донести до вашего сведения и прошу ваше превосходительство довести до сведения высшей власти и как держать его под строгим надзором. Наставник его иеромонах Паисий почти отказывается ходить к нему для увещаний и нравоучения, потому что он вовсе не внимает его наставлениям; я решил впредь до дальнейшего распоряжения высшей власти держать его под строгим надзором в заключении и не водить в храм при богослужениях. О чем почтительнейше и доношу Вашему высокопревосходительству.
Вашего высокопревосходительства смиренный всегдашний богомолец, настоятель Соловецкого монастыря архимандрит Мелетий.
Что же точно и что не точно в донесении уязвленного пощечиной архимандрита?
Точно, что была пощечина, но произошло все не совсем так, как изобразил это его высокопреподобие Мелетий в своем донесении.
Когда кончилась панихида и молящиеся двинулись к кованой двери, когда ее широко раскрыли, и в храм повалил метельный ветер со снегом, и все, выходя на паперть, на холод, торопливо надевали шапки, картузы и скуфьи, когда настоятель, довольный удачным молебном и пением хора, вышел из алтаря, Яша сказал своему солдату:
— Сейчас я… Вы не бойтесь!..
На середине храма Яша настиг Мелетия.
— Тебе чего надобно? — отшатнулся тот. — Где твоя охрана? Зачем по храму ходишь? Сейчас же марш в чулан обратно!
