В плохо освещенном помещении столы стояли далеко друг от друга. Поэтому было здесь приятно разговаривать о делах интимных и конфиденциальных. За столами, округло обходящими кухню и буфетную стойку, оживленно беседовали люди в толстых пиджаках, в брезентовых плащах, сплошь в пыльных сапогах – приезжие. В трактире этом собирались по большей части лошадиные барышники и конокрады.
– И по расстегайчику! – говорил Потапыч, нежно поглядывая па полового.
– Выпить чего не прикажете?
– Чаю! – отрезал Потапыч. – И поторопись, любезнейший.
Половой исчез.
– Эх, Потапыч, Потапыч, – сказал Стас. – Он член профсоюза небось, а вы ему, как при царизме, «любезнейший».
– Это не оскорбление, – отбился Потапыч. – А потом, милостивые государи, я человек старый, и перековать меня полностью невозможно.
Подали первое. Климов и Стас так навалились на щи по-крестьянски, что некоторое время не могли принимать участия в беседе. Потапыч же ел мало, зато много рассуждал.
– Война, как и всякий долговременный период насилия, порождает огромное количество человеческих отходов, шлаков – всякого рода злодеев, вот хоть того же Кота… Вот скажи мне, ты за любую революцию? Где бы она ни была? Какая бы ни была?
– А как же! – чувствуя какой-то подвох, сказал Стас. – Но за пролетарскую, конечно.
– А не кажется тебе, что революция – это только средство, а цель – совсем иное.
– Какое средство? Чего ты мне поешь? – обиделся Стас. – Революция – это цель!
– А разве не цель – счастье людей?
– Ну и это! – сказал Стас. – Оно сюда входит…
– Никуда оно не входит, – сказал Потапыч. – Счастье – это свобода, равенство, братство, материальное благополучие. А если это цель, то ее в разных условиях можно достигать разными путями, и эволюция тут ничем не хуже. К тому же при ней меньше затрат, меньше погибает людей и культурных ценностей.
– Оппортунист ты, Потапыч, – сказал Стас. – Да сколько ждать-то ее, твою эволюцию? Раз одни могут ждать до упаду, а другим остается лишь с голоду дохнуть, выход один – революция. Она-то и дает и счастье, и свободу, и равенство, и братство.
– Поглядите-ка, братцы, в угол, только не очень пристально, – прервал их спор сидевший лицом к двери Климов.
Стае, сделав вид, что хочет позвать полового, оглянулся, потом тоже будто бы за этим, помахав рукой, обернулся Потапыч. За столиком около двери сидел Гонтарь и уныло прихлебывал пиво. Заметив глядевших на него товарищей, он едва заметно покачал головой. Они отвернулись. Климов, у которого осталась возможность наблюдать, комментировал.
– О, – сказал он, – ребята, а ведь он знаете кого «ведет»? Клембовскую!
В дверь трактира действительно вышла Клембовская в сопровождении женщины лет пятидесяти в длинном платье и шляпке. Через секунду исчез и Гонтарь.
– Значит, Клейн установил за ней наблюдение, – сказал Климов.
– Но почему наших на этих делах используют?
– Начальник знает, что делает, – ответил Стас. – У ребят из других бригад тоже дел по горло.
Возвращаясь в управление, они зашли во двор и обнаружили там спортивные состязания. Филин боролся около конюшни с рослым парнем из третьей бригады. Филин зажал противника двойным Нельсоном, потом перебросил через себя и после недолгого сопротивления припечатал лопатками к траве. Во дворе стоял закрытый экипаж для перевозки заключенных. У дверец томились двое охранников, а в помещении бригады за своей перегородкой Клыч кого-то допрашивал. Скоро стало ясно, что начальник допрашивает Тюху.
– В ограблении и убийстве Филипповых? – спрашивал голос Клыча.
– Было дело, участвовал, – солидно соглашался Тюха, – это, гражданин начальник, как на духу.
– Ладно. Налет на лавку потребкооперации в Жорновке?
– Ни единым пальцем. Это мне, начальник, не клей.
– Значит, Ванюша руководил?
– Как есть он.
– Пал Матвеич, – с укоризной говорил Клыч, – ты вот твердишь, что в бога веруешь. А по библии врать-то – грех. Ранен перед этим Ванюша был. Другой налетом-то руководил.
– Може, кто и другой, я запамятовал, начальник.
– От статьи бережешься, Пал Матвеич, а уберечься-то нельзя. Вот читай.
За стенкой замолчали, слышно было, как сопел Тюха, шелестя листами. Просунула в дверь голову секретарша.
– Филин, к начальнику!
Филин затянул галстук на распахнутом вороте, отряхнул брюки и вышел за дверь.
– Так как, Пал Матвеич? – опять спросил голос Клыча. – Будем и дальше вола за хвост вертеть?
– Да пиши, начальник, пиши! Сопляков похватали, они варежки и раззявили! Суки!
