– Так и пишем: принимал участие в нападении на лавку потребкооперации в селе Жорновка. Ладно, теперь сам добавь, что еще не записано.
– Я себе не враг, начальник.
– Тебе, Пал Матвеич, стесняться нечего, и того» что есть, хватит.
– Мне что вышка, что пышка, начальник! Кто за наше дело берется, тому жизни мало остается.
– Дурное ваше дело, Пал Матвеич.
– Оно и ваше не больно хорошее. Легавое ваше дело, начальник.
– Зато не душегубы.
– Замолчь! – вдруг фистулой вскрикнул Тюха. – Чего душегубством мне тычешь? Ты людей же губил?
– Задаром? Опупел, бандюга?
– А на войне?
– То не людей, а врагов, – сказал серьезный голос начальника. – Это другое дело.
– А окромя врагов, так ни одну невинную душу и не кокнул?
За перегородкой засопели. Потом Клыч сказал:
– Ладно, скажу. – Он на секунду смолк и медленно заговорил снова: – В восемнадцатом сполнял я решение трибунала. Приговор. Офицерика в расход пускал. Молоденький офицерик. Стоит, слезы катятся, а смотрит гордо. Пожалел я его, вражину: «Давай хоть глаза завяжу». А он: «Стреляй, – говорит, – твое дело собачье». Оскорбил он меня. Не собачье мое дело было, человечье. Был он мне классовый враг. Уж сгнил он небось, дьявол глазастый, – сорвался вдруг голос начальника, – я ночи из-за него не сплю. Снится мне. Слезы его снятся. Думаю: оголец ведь. Не будь войны, перековался бы, понял… А на войне какая же жалость…
Опять наступило молчание. Слышалось тяжелое дыхание Клыча. Потом он сказал подчеркнуто ровно:
– Последний к тебе вопрос. Расскажи о шайке Кота.
Вы там поблизости орудовали.
– Про Кота пущай он тебе сам расскажет, – хохотнул Тюха. – Он дюже разговорчивый.
Опять помолчали, потом Клыч сказал:
– Ладно, Пал Матвеич, ты иди, мы еще с тобой потолкуем.
– Прощевай, начальник.
Тюха, коротконогий, крепкий, в арестантской робе, но в своей пока еще кепке, вышел из-за перегородки. За ним показался бледный Клыч.
– Ильин, – сказал Клыч, – проводи.
Тюха помедлил, оглядывая присутствующих, потом, сопровождаемый Стасом, доставшим свой кольт, прошел к двери, издевательски раскланялся со всеми:
– Нашего вам со звоном! – и вышел.
Немедленно после этого просунулась в дверь голова
секретарши.
– Товарища Клыча к начальнику.
– Есть! – Клыч прошел через комнату, с силой саданул дверью.
Вернулся Стас. Светлые волосы его стояли дыбом, все лицо выражало изумление.
– Филина взяли!
– Что? – к нему повернулась вся бригада.
– Только сейчас сунули в конвойку Тюху, смотрю, ведут Филина. Я только рот раскрыл.
Вошел Клыч. Он смотрел себе под ноги. Прошел к своей конурке и встал у дверей в нее. Не оборачиваясь, глухо сказал:
– Товарищи, наш с вами сотрудник Филин оказался злостным нарушителем революционной морали. Своей сожительнице, содержательнице тайного притона Анастасии Деревянкиной, он выболтал все наши секреты. Операцию по чистке Горнов сорвал он. Кроме того, шпана слишком многое знает о нас. Филин и Деревянкина арестованы. Будем проверять, по глупости он все это насовершал или с целью.
Клыч прошел за перегородку и засел там. В комнате установилось пасмурное настроение.
– Как же он мог? – недоумевал Стас. – Жил с нами, в операциях участвовал…
– Да в нем всегда мелкий буржуйчик проглядывал! – резал Селезнев. – На ипподроме играл, порицание получил. То гимнастический зал мечтал открыть…
– Селезнев всегда рад другого вымазать, – зло посмотрел на него Климов. – Филин с тобой вместе Тюху брал. Жизнью рисковал не меньше остальных. Об этом забыл?
– Жизнью рисковал! – усмехнулся Селезнев, – Жизнь, брат, копейка! Вопрос, на какой кон ее ставить! А он, видно, не на наш ставил, раз с такой связался!
