— Прости, дорогая. — Ада ласково погладила ее руку. — Но Дону же надо знать, сколько ты сделала для его бабушки, как сама измучилась за этот долгий ужасный год, на какие жертвы ради нее пошла. Ведь отвергнуть руку и сердце самого Бона Фримена — это…
— Черт! — вырвалось у Коры. Девушка отвернулась, чувствуя, что слезы все-таки покатились по щекам.
На кухне воцарилась тишина, нарушаемая только тиканьем часов и прерывистым дыханием Коры. Она вынула носовой платок и вытерла непрошеные слезы. Молчание прервал Дон.
— Ада, — тихо предложил он, — может, прогуляемся в саду? У Коры был вчера очень тяжелый день, она устала, готовя праздник, так что пусть немного отдохнет, посидит одна. Давай не будем ей мешать.
— Да, конечно, — серьезно согласилась Ада. — Конечно, Дон. До встречи, милая!
Коре было трудно говорить, и она смогла только кивнуть головой в знак прощания. Они ушли из кухни, оставив девушку наедине с воспоминаниями.
Бон Фримен был ошибкой в ее жизни. Если бы он действительно ее любил, то поддержал бы в решении заботиться о миссис Кросс, а не предъявил бы свой жестокий ультиматум: «Она или я, дорогая. Я хочу жениться, и жениться сейчас. И не собираюсь ждать, пока ты будешь изображать сиделку и ухаживать за старухой, которая, очень может быть, проживет еще лет десять».
Кора пыталась ему объяснить, скольким она обязана миссис Кросс, но ее жених не желал ничего слушать. Раньше девушке казалось, что она его любит, однако после такой открытой демонстрации эгоизма поняла, что не знала Бона по-настоящему. И когда они расстались, Кора уверила себя, что не ощущает ни малейшего сожаления. Так почему же сейчас она чувствует себя такой подавленной и несчастной? Может, это реакция на слова Ады? Ведь теперь Дон будет считать, что она все еще любит своего бывшего жениха? Ну и что? Сам-то Дон испытывает к ней только плотское влечение, ничего больше. Но даже если бы у него появились другие чувства, между ними стоит непреодолимая стена — каждый раз, когда он на нее смотрит, то видит только ее мать.
Через полчаса Кора услышала, как заработал мотор розового «кадиллака» гостьи и вскоре затих вдали. Кора решила уйти в свою комнату, но в коридоре наткнулась на Дона. Она отвернулась, не испытывая желания разговаривать, но он остановил ее, положив руку на плечо.
— Ада сказала правду? У тебя действительно был жених?
— Да, мы встречались несколько месяцев.
— Ты хотела выйти замуж за фирму «Фримен»? Недурно.
— Нет, — преувеличенно терпеливо возразила Кора, — за Бона Фримена, человека, который говорил, что любит меня.
— А как вы познакомились?
— Нас познакомил мой товарищ из университета.
— Ты никогда об этом мне не рассказывала, — недовольно протянул Дон.
— Потому что это не твое дело, — строго осадила его обиженная таким тоном Кора.
— Тебе надо было мне рассказать! Я должен был знать об этом. Потрудись, пожалуйста, объяснить, зачем вообще понадобились все эти жертвы? Неужели нельзя было нанять сиделку, которая бы заботилась о бабушке и дала бы тебе возможность жить спокойной жизнью?
— Она не хотела сиделку.
Дон в замешательстве посмотрел на нее:
— Но… Но тот парень стоит миллионы! — Он опять заговорил о Боне.
— При чем здесь деньги, Дон, — слабо отмахнулась она.
Можно было объяснить, что она не думала о деньгах жениха. Что только его страстные взгляды, обаяние и упорство, с которым он ухаживал за ней, не замечая никого другого, в конце концов сделали свое дело. Но зачем? Дон не поверит ей…
— Деньги, — эхом откликнулся Дон. — Всегда только деньги!
— Я не говорю, что деньги не нужны, Дон. Просто существуют неизмеримо более важные вещи.
— Да, — устало согласился он и, сунув руку в карман, достал небольшую пластиковую коробочку, в которой виднелись розовые таблетки. — Когда я искал аспирин, то случайно наткнулся на них. — Дон протянул Коре свою находку.
Она нахмурилась.
— Что это?
— Снотворное, которое доктор прописал моей бабушке, — мрачно сообщил Дон, — за два дня до того, как она попала в больницу.
Кора взяла коробочку и встряхнула. Таблетки издали звук, похожий на дребезжание погремушки Ника.
— Можешь не считать, — вздохнул Дон. — Их там двенадцать. Доктор выписывал четырнадцать…
— А! — облегченно вздохнула Кора. — Это означает, что я не могла давать их твоей бабушке, когда ее выписали из больницы! Что ж, я рада этому.
— Но ты, кажется, не поняла всего значения моей находки.
— Значения? О чем ты?
— Эти двенадцать таблеток вместе со свидетельством Ады о твоей действительной заботе о бабушке, не считая уже того, что ты отказалась выйти замуж за миллионера, предпочтя ухаживать за больной старухой, не оставляют от моих претензий камня на камне.
— Как это?
— А вот так. Завтра я заберу обратно свое заявление. Имение принадлежит тебе, как завещала моя бабушка. И я уеду отсюда сразу же, как только найду работу.
10
Весь следующий день Дон где-то пропадал, и они не виделись. Вечер выдался душным; девушка решила перед ужином принять душ, чтобы освежиться. Выйдя из ванной в одном халатике, она вдруг услышала настойчивый громкий стук в дверь своей спальни. Нахмурившись, Кора пошла открывать.
На пороге стоял Дон, засунув руки в карманы. Его длинные светлые волосы живописно лежали на плечах, взгляд же был тяжелым и мрачным.
— У меня новость, — резко сказал он. — Дайне требуется управляющий для ее плантации, и только что она позвонила и сказала, что приглашает меня на эту работу. Я могу приступить к выполнению своих обязанностей в любое время. Жалованье не бог весть какое, но нищие не выбирают.
Кора растерялась:
— Но ты можешь остаться здесь…
— Ты дашь мне приют из милости? — Дон с вызовом гордо посмотрел на нее. — Мы ведь совсем недавно обсуждали почти такую же ситуацию.
— Почему из милости? Это можно назвать… партнерством.
— Нет, ты делаешь мне одолжение.
— То есть ты скорее будешь работать на Дайну Хоуфман, чем на…
— Черт побери, естественно!
— Но, по крайней мере, ты можешь здесь жить…
— Она выделит мне отдельный домик.
— А Ник? Тебе придется отдать его в ясли! Выражение лица Дона не изменилось.
— Надо будет нанять няню.
— Но он же привык ко мне! — горячо возразила Кора. — Я могу и дальше о нем заботиться. Владения твоей Дайны всего в получасе езды отсюда. Ты можешь привозить мальчика ко мне с утра, а вечером я буду отвозить его обратно.
— Это невозможно. Ты же знаешь, сколько я работаю! Мой день начинается в половине шестого, и
