—Да вы что?! Он ведь совсем рыжий! Да и хилый... Лучше уж взять девочку или вон того мальчика, миловидненький какой!
Женщина, не дожидаясь ответа мужа, пошла к « миловидненькому». Она протянула к нему руку, но оказавшийся поблизости веснушчатый, невзрачный мальчик рванулся к женщине, подумав, что она направлялась к нему. Мальчику стало не по себе, когда он понял, что рука женщины протянута к соседу. Он понурил голову, опустил глаза и отошел. А женщина, ничего не заметив, присела на корточки и принялась расспрашивать другого ребенка.
—Как тебя зовут?
—Сережа,— ответил мальчик.
—Ой, какой ты грязный! — Женщина белыми, с ярким маникюром пальцами сняла с головы мальчика пилотку, надвинутую до бровей, поправила ему волосы.— Ничего, ничего... Посмотрите,— обернулась она к мужу,— какие у него красивые глаза... Возьмем?
—Ладно,— безразлично согласился муж, разглядывая мальчика.
—Что вы так мямлите? Говорите как следует. А то свалите потом на меня: сама, мол, выбрала!
—Сказал же: ладно! Что еще говорить? Ну, возьми! — рассердился мужчина.
Женщина быстро выпрямилась. Швырнула пилотку на пол и вдруг громко зарыдала.
—Хотя бы здесь не обижали меня! Разве я хотела этого?..— бормотала она сквозь слезы.
Чувствуя неловкость перед окружающими, муж взял ее за локоть, начал утешать, голова жены упала ему на грудь.
Махкам-ака наблюдал эту сцену, но не понял, что произошло. Сережа поднял с пола свою пилотку и испуганно, не отрываясь, смотрел на женщину. Воспитательница услышала плач и быстро подошла.
—В чем дело? Что случилось? — спросила она, обращаясь к мужчине.
—Нет, просто...— больше ничего и не смог выговорить муж.
Жена резко подняла голову, обернулась и, увидев воспитательницу, снова залилась слезами.
—Какое надо иметь сердце, чтобы не заплакать, глядя на них, ападжан! — сказала она, положив руку воспитательнице на плечо.— Прелестные дети...
—Что же поделаешь! Война! Вы хотите усыновить ребенка?
—Да, да, вот этого... Как же тебя зовут?
Мальчик стоял, опустив голову, молчал.
—Эй, я тебя спрашиваю,— резко сказала женщина.— Ведь только что ты называл себя...
Воспитательница присела на корточки, взяла мальчика за руку, и тут он заплакал.
—Не плачь, сыночек! Видишь, пришли за тобой, хотят взять тебя в сыновья. Поведут тебя домой. Хорошенько помоешься, оденешься... Верно, дядя? — Воспитательница обернулась к мужчине.
—Да, да,— сказал муж, с опаской взглянув сначала на мальчика, затем на жену.
—Скажи-ка, как тебя зовут, миленький мой,— мягко уговаривала воспитательница, поглаживая ребенка по голове.
—Сережа,— с трудом выдавил из себя мальчик, не в силах успокоиться и вытирая слезы скомканной пилоткой.
—Да, да, Сережа. Ведь он так назвал себя. Ну, как, пускай запишут, что ли? — оживилась женщина, обращаясь к мужу, точно и не рыдала минуту назад.
—Сказал же — да! Зачем переспрашивать без конца. Берем! — Муж сердито сдвинул брови.
Махкам-ака наконец услышал что-то определенное от мужа, который до сих пор был очень нерешителен и вял. Но жена не сдавалась.
—Потише, что это вы так! — сказала она недовольно, тоже насупив брови, и добавила, протянув руку к мальчику: — Ну, пошли, Сережа.
Настроение у Махкам-ака испортилось. Женщина была неприятна ему. Хорошо, что воспитательница вмешалась, иначе он не выдержал бы, сказал крепкое слово этой паре. «О боже, она еще сетует на чью-то жестокость! А сама какая!» Размышляя, Махкам-ака заметил, что хромая старушка направилась к плачущему веснушчатому мальчику. Приблизившись, она достала из кармана леденцового петушка, но руку за конфетой протянула девочка, стоявшая рядом с мальчиком, и старушка заговорила с ней. Веснушчатый мальчик закрыл лицо руками и отвернулся к стене.
Махкам-ака подошел к мальчику, опустился на корточки и взял его за руку.
—Не плачь, сынок,— мягко сказал он и, развязав поясной платок, начал вытирать слезы мальчику.
—Я и не плачу,— пробормотал мальчик сквозь слезы.
—Вот молодец! Мужчина не должен плакать... Как тебя зовут?
—Витя.— Мальчик взглянул на Макхама-ака.
—Молодец, Витя, оказывается, ты хороший мальчик. Пойдешь к нам?
Витя молчал, не зная, что сказать.
—Пойдем, сынок. Если понравится, останешься, если не понравится, сам обратно приведу,— улыбался Махкам- ака.
Грустное лицо мальчика чуть повеселело, но на Махкама- ака он смотрел еще как-то недоверчиво и теребил конец поясного платка, который остался у него в руке.
Махкам-ака ждал.
—Хорошо, пойдем,— сказал Витя тихо.
Около стола директора Махкам-ака увидел Ивана Тимофеевича. На руках у него была болезненная девочка лет четырех с перевязанной головкой.
—Поздравляю, Вахаб-ака.
—Спасибо, спасибо... Вот нашел внучку свою.
—Правда? Вот это да! — обрадовался Махкам-ака.
Иван Тимофеевич помрачнел и подмигнул кузнецу незаметно для девочки.
—Превосходно, превосходно! — Махкам-ака ласково погладил девочку по голове.
—Смотрите, и имя подходит ей — Оля. Вас тоже поздравляю.— Иван Тимофеевич дружески кивнул мальчику.
—Спасибо. Скажи дяде, как тебя зовут, сынок.
—Витя,— гордо произнес мальчуган.
—Отличное имя! Ну, Витя, теперь приходи к нам с папой. Будете играть с Олечкой. Ладно?
—Скажи, сынок, спасибо, сами тоже, мол, приходите к нам,— шепнул Вите Махкам-ака, но Витя только улыбался в ответ.
Оформив документы, Махкам-ака, Иван Тимофеевич и дети вышли на улицу и на трамвайной остановке распрощались.
Мехриниса увлеклась работой и не заметила, как пролетело время. Внезапно из окна кузницы она увидела входящего в калитку мужа. За руку он держал мальчика. У Мехринисы гулко застучало сердце.
—Сына тебе привел, жена.— Махкам-ака подтолкнул Витю, как бы говоря: «Иди поздоровайся».
—Здравствуйте,— сказал Витя, подойдя к Мехринисе.
—Издрасти, издрасти.— Мехриниса вдруг с трудом произнесла знакомые русские слова, потом взяла руки мальчика в свои.— Ой, ой, как лед! Ну, проходите, сейчас... И сандал[39] горячий. Проголодались, наверно?
—После завтрака я ничего в рот не брал. И Витя тоже. Объездил я весь город. Много, жена, видел я детей, а желающих усыновить их — еще больше.
Витя переводил удивленный взгляд с Мехринисы на Махкама-ака, говоривших на непонятном ему языке.
Мехриниса почти не слышала мужа. Она, словно во сне, копошилась в прихожей, развязывая мальчику ботинки.
Грубый шнурок был весь в узлах. У Мехринисы не хватило терпения развязать его до конца. Она взяла ножницы и перерезала шнурок в нескольких местах. Витя бережно подобрал обрывки, спросил Мехринису:
—А как же шнуровать теперь будем?
—Новым шнурком будешь шнуровать, сынок.— Мехриниса напряженно вспоминала русские
