послушной девочке в мире, и Ник обожал за это свою маленькую дочь.
Джулия думала, что ее папа не придет на спектакль. Ник уже несколько раз говорил ей, что именно в этот вечер у него важный деловой ужин. Узнав об этом, Джулия очень расстроилась. Теперь она воспрянет духом, увидев его в зале. По правде говоря, Ник считал посещение школьных спектаклей такой же скучной родительской обязанностью, как стирка описанных пеленок, походы с детьми в цирк на льду или просмотры с ними отвратительно пошлых диснеевских мультиков, от которых дети, разумеется, приходили в восторг.
Задняя часть зрительного зала была отгорожена, а в первых рядах не было свободных мест. Оглядевшись по сторонам, Ник нашел-таки несколько свободных кресел среди враждебно косившихся на него или просто отворачивавшихся при виде его родителей. А может, это ему только кажется? Неужели у него на лбу крупными буквами написано, что он убийца? Конечно же нет! Если кто-то здесь и ненавидел Ника, так только за то, что он увольнял их родных, близких и друзей. Остальные его грехи пока не могли быть известны этим людям.
Ник заметил, что родители Эмили Ренфро смерили его ледяным взглядом и тут же отвернулись. Наконец он узрел хоть одно дружелюбное лицо. С этим человеком он ходил вместе в школу, а теперь Джулия училась в одном классе с его сыном.
– Привет, Бобби! – сказал Ник и сел в кресло, с которого Боб Кейси убрал свою куртку. Боб уже полностью облысел. У него было налитое кровью лицо, а огромное пузо едва не хлопало ему по коленям. Он был биржевым маклером и пару раз пытался подбить Ника принять участие в играх с ценными бумагами. В общем, Боб был неглупым малым, но основным его талантом была хорошая память, которую он, однако, использовал в основном для того, чтобы учить наизусть длинные диалоги из юмористических телепередач.
– Привет! – улыбнулся Боб. – Сегодня важная премьера!
– Это точно. Как жена?
– Нормально…
Последовало продолжительное томительное молчание. Потом Боб Кейси откашлялся:
– Ничего себе театрик забомбили! У нас такого не было.
– Зато у нас был спортзал.
– Все это баловство! – подмигнув Нику, заявил Боб и процитировал какого-то комика: – В наше время до школы было тридцать миль, и мы ходили туда пешком. Каждое утро. Мы ходили туда и в снег, и в град, и в дождь. В школу дорога вела в горку! Из школы – тоже. Так прошло наше счастливое детство.
Ник улыбнулся.
Боб Кейси повнимательней присмотрелся к Нику и спросил:
– У тебя был тяжелый год?
– У многих этот год был тяжелее…
– Да брось ты. Ты же потерял Лауру!
– Ну да…
– А как дом?
– Почти готов.
– Вот уже год, как он почти готов, – усмехнулся Боб. – А дети как? У Джулии-то, кажется, все в порядке?
– Да, у нее все хорошо.
– А Люк? Ему наверняка очень трудно?
Ник подумал, что Бобу Кейси, возможно, известно о проблемах Люка даже больше, чем ему самому.
– Чего ты хочешь от шестнадцатилетнего парня… – пробормотал Ник.
– Это очень трудный возраст. Да еще без матери…
Спектакль ничем не отличался от других спектаклей, поставленных силами четвероклассников, которые сами нарисовали декорации с Изумрудным городом и вырезали из раскрашенного картона Говорящую яблоню. Учитель пения кое-как играл на электрической органоле. Ведьма Джулия время от времени замирала как вкопанная, забыв слова, и зрительный зал начинал громким шепотом ей подсказывать.
Когда спектакль закончился, Жаклин Ренфро сделала над собой видимое усилие и подошла к Нику.
– Бедная Джулия, – сказала она. – Как ей сейчас трудно!
Ник нахмурился.
– Я хочу сказать, у нее теперь нет мамы, а вас никогда не бывает дома.
– К вашему сведению я провожу дома все свое свободное время, – сказал Ник.
Жаклин Ренфро пожала плечами и с довольным видом двинулась дальше, но ее муж Джим задержался. На нем был коричневый твидовый пиджак и голубая рубашка, словно он все еще учился в Принстонском университете.[32]
– Не знаю, что бы я без нее делал, – подмигнул он Нику, показав пальцем на удалявшуюся супругу. – И как это вы справляетесь один?.. Но Джулия у вас отличный ребенок. Вам с ней повезло.
– Я тоже так думаю.
– Семья – это здорово! – улыбнулся во весь рот Джим Ренфро. – Правда, иногда надоедает. Прямо не знаешь, что с ними делать, убивать, что ли?
Джим Ренфро еще раз с самодовольным видом подмигнул Нику.
У Ника зашумело в ушах, глаза застлала красная пелена, и он почувствовал, что сейчас не выдержит и ударит стоявшего перед ним тупицу.
К счастью, именно в этот момент к нему подбежала Джулия. На ней все еще были остроконечная ведьмина шляпа и страшный зеленый грим на лице.
– Папа! Ты пришел! – закричала она.
– А как же! – сказал Ник, обняв дочь.
– Ну как я играла? – с совершенно счастливым видом спросила Джулия, явно позабывшая о своих мучениях на сцене. Теперь ее распирала гордость.
– Прекрасно! – не моргнув глазом, соврал Ник, млея от любви к своей маленькой ведьмочке.
20
По пути домой в машине у Ника зазвонил мобильный телефон. Раздался душераздирающий синтетический рев фанфар, который Ник так и не нашел времени перепрограммировать.
На дисплее появился номер Эдди Ринальди. Ник вытащил телефон из держателя, не желая, чтобы голос Ринальди раздавался на всю машину. Джулия сидела на заднем сиденье и сосредоточенно изучала программку прошедшего спектакля. Лицо у нее все еще было в зеленом гриме, и Ник предвидел, как трудно будет убедить ее умыться перед сном.
– Слушаю тебя, Эдди.
– Наконец-то! Ты что, выключал телефон?
– Я был на школьном спектакле у Джулии.
– А… – протянул Эдди, не имеющий детей, не намеревающийся их заводить и проявляющий минимум интереса к чужим детям. – Мне надо к тебе заехать.
– Именно сегодня?
– Именно сегодня, – немного подумав, ответил Эдди. – Нам надо поговорить. Я приеду ненадолго.
– Что-то случилось? – заволновался Ник.
– Нет. Ничего. Но нам все равно надо поговорить.
Усевшись в кресло у Ника в кабинете, Эдди Ринальди с хозяйским видом закинул ногу на ногу.
