такие концерты. Ты так не считаешь?
– Я… э…
– Брось ты! Ведь мы же с ней почти родные. Кроме того, я обожаю классическую музыку. Ты не веришь?
– Что-то сильно в этом сомневаюсь.
Кэсси исчезла так же внезапно, как и появилась.
– Это твоя подружка? – с плохо скрываевым презрением в голосе спросила Эбби.
У Ника похолодело внутри.
– Это… Ее зовут Кэсси, но она…
Кто она? Не подружка? Кто же тогда? Может, я просто с ней сплю? При этом я убил ее отца. Забавное совпадение, не так ли? Расскажи об этом своему мужу. Писатель он или не писатель! Пусть напишет об этом роман!
– Очень красивая, – насмешливо прищурившись, процедила Эбби.
Ник кивнул, чувствуя себя полным идиотом.
– Впрочем, не сказала бы, что она в твоем вкусе. Она что, художница или что-то в этом роде?
– Да. Художница. И преподает йогу.
– Очень рада, что у тебя снова появилась женщина, – ядовито прошипела Эбби. – Ведь прошел уже год. И трауру конец! – добавила она, пронзив Ника ледяным взглядом.
Ник не нашелся, что ей ответить.
Латона поучала своих злополучных собеседников, размахивая у них перед носом указательным пальцем с коралловым ногтем устрашающих размеров. Одри знала, откуда у Латоны взялись такие ногти, потому что та уже давно надоедала Одри уговорами купить у нее французский маникюрный набор именно с такими чудовищными накладными ногтями. На Латоне было просторное ярко-зеленое гавайское платье и огромные звенящие серьги.
– Я легко могу зарабатывать сто пятьдесят долларов в час, – распиналась Латона, – участвуя в интерактивных опросах по Интернету. Я буду сидеть дома в пижаме за компьютером и выражать свое мнение, а они мне будут за это платить!
Увидев Одри, Латона расплылась в улыбке.
– А я-то думала ты на работе! – воскликнула она, прижимая Одри к своей необъятной груди. – Неужели и Леон явился?
Латона тут же позабыла об интерактивных опросах, и жертвы ее красноречия поспешили унести ноги.
– Я не знаю, где Леон, – призналась Одри. – Когда я заезжала домой, его там не было.
– Где бы он ни был, ясно, что он не на работе, – хмыкнула Латона.
– Может, ты знаешь, где он пропадает? – выдавила из себя Одри, хотя ей было очень неудобно спрашивать такие вещи.
– Думаешь, Леон передо мной отчитывается?
– Не знаю… – Одри придвинулась поближе к Латоне. – Не знаю. Я просто не знаю, что и думать.
– Ты слишком много думаешь о нем. Он этого не заслуживает.
– Дело не в этом. Дело в том, что его теперь почти совсем не бывает дома.
– Считай, что тебе крупно повезло!
– А ведь у нас уже очень давно не было близости, – выдавила из себя Одри.
– Умоляю тебя, – покачала головой Латона. – Меня совершенно не волнуют подробности половой жизни моего пропащего братца.
– Но Латона! Попробуй понять меня! Мне кажется, с ним что-то происходит!
– Что такое? Совсем спился?
– Нет. Просто его не бывает дома.
– Думаешь, этот подлец тебя обманывает?
Одри стиснула зубы и со слезами на глазах кивнула.
– Хочешь, я с ним поговорю? Я даже могу его кастрировать!
– Нет. Пока не надо. Попробую сама разобраться.
– Как хочешь. Если что, сразу звони, и я объясню этому ублюдку, какую замечательную женщину он вознамерился обвести вокруг пальца!
23
Одри чуть не расплакалась, слушая, как дочь Николаса Коновера исполняет первую прелюдию из «Хорошо темперированного клавира». Конечно, девочка играла посредственно – несколько раз попала не на ту клавишу, играла механически, без особого чувства. Камилла, например, играла гораздо лучше – с блеском и задором исполнила вальс Брамса, при звуках которого у Одри сердце наполнилось гордостью. Но дело было совсем не в этом. Одри думала о том, что́ скоро случится с Джулией Коновер. Эта маленькая девочка, неуклюжая в новеньком платьице, уже потеряла мать, и, казалось, большей трагедии себе не представить. Но в самом ближайшем будущем ей предстояло потерять и отца!
Через пару дней ее отец будет арестован по обвинению в убийстве. После этого Джулия будет видеть его только на свиданиях в тюрьме. На нем будет оранжевый спортивный костюм, и разговаривать они будут через пуленепробиваемое стекло. Потом ее отца будут судить, вокруг нее будут ходить самые отвратительные слухи, она будет плакать по ночам, и некому будет ее успокоить. Кто будет ее утешать? Приходящая за деньги нянька? При мысли об этом у Одри сердце обливалось кровью.
Очень скоро жизнь этой девочки, не обещающей стать знаменитой пианисткой, но излучающей радость и дружелюбие, резко изменится навсегда. Выходило, что жертвой убийства был не только Эндрю Стадлер. Жертвой убийства была и эта маленькая девочка. Такие мысли наполняли сердце Одри печалью и недобрыми предчувствиями.
После того как учительница музыки миссис Гварини поблагодарила всех слушателей за внимание и предложила им освежиться напитками в фойе театра, Одри обернулась и увидела Николаса Коновера.
У Коновера в руках была видеокамера. Рядом с Коновером сидела красивая молодая женщина, а рядом с ней – сын Коновера Лукас. Молодая женщина нежно погладила Коновера ладонью по щеке, а Одри подпрыгнула от неожиданности. Она узнала эту женщину. Это была Кэсси Стадлер. Дочь Эндрю Стадлера.
Одри не знала, что и думать.
Выходит, Николас Коновер спит с дочерью человека, которого он убил!
Все закружилось перед глазами у Одри, как в калейдоскопе.
24
Оба они приезжали на работу в одно и то же время, и рано или поздно им суждено было встретиться.
Ник Коновер и Скотт Макнелли старательно избегали друг друга. На совещаниях, где им обоим приходилось присутствовать, они общались достаточно вежливо, но теперь ничего не обсуждали в неформальной обстановке ни до, ни после заседания.
Сейчас же им было не избежать встречи нос к носу. Ник стоял и ждал лифта, когда подошел Скотт Макнелли.
– Доброе утро, Скотт, – первым поздоровался Ник.
– Доброе утро, Ник.
Воцарилось молчание.
