упоминаний в документах?
— Я не говорю, что не было никаких попыток. — Отец открутил крышечку с пузырька, вытряхнул таблетку индерола, бросил ее в рот и запил большим глотком воды.
— Да, я знаю, — сказал Чарли. — Мы, американцы, пару раз пытались сместить Сталина; затем, после Кубинского ракетного кризиса, мы хотели избавиться и от Хрущева. Конечно, я помню.
— Чарли, — сердито перебил его отец, — если ты хочешь сказать, что считаешь, что Уинтроп Леман, постоянный сотрудник Белого дома со времен Рузвельта, принимал участие в секретной работе по организации антисталинского переворота, то я не вижу в этом ничего странного. Я также не вижу в этом и ничего плохого. Сталин был опаснейшим тираном, это всем было известно.
— Вот именно, — сказал Чарли. — Ну, что плохого в заговоре с целью свержения самого страшного тирана двадцатого века?
— Правильно.
— Да, если бы дело было только в этом. Но за этим явно стояло что-то другое.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что подобную операцию не было бы необходимости держать сейчас в таком строжайшем секрете. Просто не было бы смысла. Хотя бы потому, что главные виновники уже давно мертвы.
— Ну, а каковы же твои соображения?
— Я считаю, что-то происходит именно сейчас. И происходящее настолько серьезно и секретно, что людей убивают только за то, что им известны жалкие крохи информации. — С минуту он посидел молча, глядя прямо перед собой, размышляя, не слишком ли много он сказал отцу. — А сейчас я хочу, чтобы ты мне кое о чем рассказал. Ты говорил, что поехал в Москву по просьбе Лемана… Но что же еще стояло за этим? Зачем ты поехал на самом деле? Ведь было же что-то еще, верно?
Элфрид Стоун сидел молча, его пальцы странно, как будто сами по себе, двигались по пластиковому кухонному столу.
— Почему ты испортил свою жизнь ради Уинтропа Лемана?
Отец улыбнулся странной улыбкой.
— У всех есть свои секреты, Чарли. Слушай, я хочу попросить тебя об одном одолжении. Ты расследуешь это все из-за меня. Я даже не могу выразить, что это для меня значит, — Чарли показалось, что в глазах старика блеснули слезы. — Но сейчас я хочу, чтобы ты оставил все это.
— Я не могу.
— Чарли, игра не стоит свеч.
— Это не игра.
— Да, черт побери, это не игра. Но почему ты настаиваешь? Зачем ты все это затеял?
— Я начал это дело потому, что мне поручили его в «Парнасе». Меня попросили разузнать все о завещании Ленина. Я и сейчас не знаю, почему они выбрали для этого именно меня.
— Ладно, раз уж ты так настаиваешь, я могу подсказать тебе, у кого ты мог бы получить информацию по этому делу. Тебе сможет помочь один из моих бывших студентов. Если кто-то об этом и знает, то это он. И если тебе нужен союзник, он сделает для тебя все возможное. Он из Совета по национальной безопасности и занимается сейчас примерно тем же, чем когда-то занимался я.
— Спасибо.
— Бывшие студенты очень любят делать одолжения своим старым учителям. Даже те, которые сделали себе карьеру не самым благородным путем. Это приносит им внутреннее удовлетворение их собственной персоной, — Элфрид сложил ладони домиком, сцепил пальцы и вывернул руки. Суставы затрещали. Вдруг он продолжил: — Слушай, Чарли, давай поедем на эти выходные в Мэн. Не думаю, чтобы поездка слишком утомила меня. А там я мог бы выздороветь в более приятной обстановке.
— В Мэн? — удивился Чарли. Отец говорил об их охотничьем домике на юге штата Мэн. Долгие годы, пока Чарли был ребенком, они обычно проводили там летние каникулы. Охотничий домик — это, конечно, слишком громкое название для такой развалюхи. Это было одним из самых любимых мест Чарли. Он вспомнил запах горящей древесины, которым пропахли все одеяла в хижине. Бывало, они проводили долгие часы за разговорами, ходили рыбачить, охотиться на уток. Днем, пока отец дремал в гамаке, Чарли любил носиться на моторке по озеру. А иногда он уходил один в горы неподалеку от домика и занимался своим любимым альпинизмом. В течение года отец был обычно замкнутым и неразговорчивым, а там, в сторожке, его как бы прорывало.
— Это было бы прекрасно, — сказал Чарли. — И там ты мне все расскажешь.
— Да.
— Все, что знаешь об этом деле?
— Да.
— Не держи это все в себе…
— Не буду. Дай мне только несколько дней. Я держал это все в себе столько лет, что несколько дней уже ничего не изменят.
— Ну, хотя бы намекни.
— Это касается тебя и меня… Нашего прошлого. Чарли, ты ведь знаешь, чем отличаются лис и гончая?
— Очередная метафора?
— Я тебе не говорил об этом раньше? Понимаешь, гончая бежит, чтобы заработать себе обед, а лис — чтобы спасти свою жизнь. Сейчас ты — гончий пес, но смотри, Чарли, не становись лисом. Обещаешь быть осторожным ради меня?
— Я не могу этого обещать, папа.
— Можешь. Не превращайся в лиса. Ты владеешь информацией, и в случае необходимости ты сможешь использовать ее. Ради меня, Чарли. Брось это ради меня, ладно? Позже ты поймешь, почему я так настаивал.
Чарли молчал. Прошло пять секунд, десять, двадцать. Затем он вздохнул и медленно сказал:
— Не нравится мне все это. Ну, ладно, обещаю бросить это дело.
— Спасибо. А сейчас мне нужна твоя помощь. Помоги мне найти этого негодного пса. — Он подошел к кухонной двери, ведущей в сад, и, открыв ее, позвал Пири. — Он почему-то любит оставаться вечером на улице. Это странно, большинство собак предпочитают быть в доме.
Двое мужчин, отец и сын, стояли на заднем крыльце.
— Все, что я делал, — тихо произнес Чарли, — я делал ради тебя, папа.
Мелодично позвякивая ошейником, подбежал Пири.
— Я знаю… — Элфрид Стоун почесал собаку за ухом. — Это… я не… — В его голосе послышались слезы, и он, устыдившись, наклонился еще ниже. Минутку спустя, когда старик был уже в состоянии говорить, он произнес: — Я очень высоко это ценю, Чарли.
В начале второго ночи русский в кожаной куртке, каждые пять минут выходивший на Хиллард-стрит, увидел, что в доме Элфрида Стоуна погасили свет.
— Давай быстрее, — по-русски сказал он напарнику, сидевшему в кабине бронированного фургона. — Пора.
Бородатый вылез из машины, подошел к задней двери и достал оттуда небольшую сумку, в которой среди прочих инструментов лежали большие кусачки, тяжелые черные кожаные перчатки и стеклорез. Они обошли дом с тыла и уверенной походкой, как будто они были жителями Кэмбриджа, идущими домой после затянувшейся вечеринки, подошли к нему.
Электрический распределительный щит находился именно в том месте, которое указывалось в инструкции, сразу за углом. Бородатый, надев кожаные перчатки, ослабил три болта и вытащил кабель, отключив этим электричество во всем доме. Затем он кусачками перерезал телефонный провод.
Тем временем его напарник попробовал открыть кухонное окно, но оно оказалось заперто. Тогда он приклеил присоску к стеклу и очертил стеклорезом круг. Затем он быстро, но сильно постучал по окну, и круг вывалился, но не упал на пол кухни, поддерживаемый присоской. Вынув его, русский просунул руку в дыру и, отперев изнутри защелку, распахнул окно.
Спустя три минуты двое мужчин практически бесшумно проникли в дом.
