– Чем Раджни так огорчил Джеренса?
– Огорчил? – осклабилась инженер. – Мне кажется, это не совсем подходящее слово. – Сандра одернула жакет, отряхнула брюки. В дверь изнутри ударило что-то тяжелое, грохнулось на пол. – Мы с мистером Торресом справимся сами, а вам лучше держаться подальше.
– Только не злоупотребляйте дубинкой, мистер Торрес, – буркнул я, отходя в сторону, хотя сам готов был свернуть Джеренсу шею.
– Есть, сэр. – На всякий случай Торрес отдал дубинку мне. – Вы готовы, инженер?
Сандра кивнула. Старшина, пригнувшись, ринулся в дверь, за ним Сандра. Вопли, визги, недолгая возня, тишина. Я осторожно просунул голову в дверь. Джеренс лежал, распятый, на полу. Торрес держал ему ноги, инженер Аркин – руки.
Джеренс снова начал визжать, но Сандра влепила ему пару звонких затрещин. Он притих. Его перевернули ниц, заломили за спину руки, надели наручники. Сражение закончилось, победили силы порядка.
– Что с ним делать, сэр? – спросила Сандра.
– В карцер его!
Воющего Джеренса увели.
– Где мне теперь жить?! – снова заголосил Сулиман Раджни. – Посмотрите, что он наделал! Я подам на него в суд! Пусть он возместит мне ущерб! Сломал мой компьютер! Он…
Я подошел к каким-то чудом уцелевшему телефону, вызвал эконома. Стенания Раджни не прекращались, пока не пришли Сандра, Торрес и эконом Резик.
– Мистер Раджни, составите с мистером Резиком перечень утраченного. А вы, мистер Торрес, обыщите каюту. Возможно, в ней еще остались наркотики, – приказал я.
– Есть, сэр.
Я развернулся и направился на капитанский мостик.
На следующий день, поглядывая на экран телевизора и вполуха слушая щебетанье Анни, я мучительно размышлял – как быть с Джеренсом? В его каюте нашли две ампулы с «дурью».
– В голубом пиджачке она была лучше, зря Рэйф сорвал его. – Анни комментировала какой-то дурацкий фильм. – Да ты меня не слушаешь!
– Слушаю, дорогая. – Я обнял ее за талию. – Могу повторить: Рэйф снял голубой пиджачок. Мне надо решить, что делать с Джеренсом.
– Правильно сделал, что разодрал тряпки Раджни. Я бы тоже так сделала.
– Все гораздо хуже. – Незаконное хранение, а тем более употребление наркотиков на борту корабля является тяжким преступлением. За это Джеренса упекут в колонию усиленного режима. Времена, когда к наркотикам относились терпимо, давно канули в Лету. Теперь за одно лишь их употребление дают огромные сроки. А я обещал Хармону ограждать Джеренса от опасностей. Значит ли это, что я должен замять дело с наркотиками?
Смотреть сквозь пальцы на уголовное преступление? Немыслимо!
– Надо разобраться с ним, как делают беспризорники, – посоветовала Анни. – Пусть несколько больших солдат затащат его в тихую комнатку и хорошенько побьют. Тогда он будет как шелковый.
Я содрогнулся. Впрочем, так поступают не только беспризорники. По слухам, подобные нравы бытовали на многих кораблях.
Пусть пока охладится в карцере, а там видно будет, решил я.
Прошла неделя. Сидеть дни напролет в каюте перед телевизором моей жене было невыносимо скучно, поэтому я решил завести знакомства среди пассажиров, чтобы ей было с кем поговорить. Но у меня ничего не получалось – большинство пассажиров относились к нам с нескрываемым презрением. Я так и не понял, чем оно было вызвано – моими злодействами или низким происхождением Анни.
По воскресеньям мне приходилось разбираться с особо злостными нарушителями дисциплины. Обычно это были солдаты, но однажды я встретил в списке нарушителей гардемарина Росса.
– Что он натворил? – спросил я у Кана.
– Избил мистера Фуэнтеса в комнате отдыха. Когда я случайно туда заглянул, Фуэнтес уже лежал на полу. Ему я тоже дал шесть нарядов.
Несомненно, они подрались из-за меня.
– Вы спровоцировали мистера Росса своим собственным поведением. Вычеркните его из списка. Нельзя относиться к подчиненным требовательнее, чем к себе.
– Зато вы являетесь образцом для подражания, – съязвил Кан.
– Вычеркните мистера Росса из списка!
– Но капитан не должен позволять гардемаринам…
– Мистер Кан, покиньте капитанский мостик!
Гневно сверкая глазами, Кан все-таки подчинился.
– Есть, сэр. – Он вышел. Настала блаженная тишина.
Презрение корабля – и пассажиров, и экипажа – становилось все тягостнее. Все чаще меня точила мысль – пора в отставку. Все будут рады от меня избавиться.
