прохождения службы, мы с Ником вместе отправились в первое увольнение. Мы… познали друг друга.
Я не стал комментировать эти слова, чтобы ее не отвлекать.
– Несколько лет спустя, когда напали рыбы, я летала на «Веллингтоне». Тогда мы с ним не поладили.
Она шевельнулась, посмотрела на часы.
– А потом?
– Он очень изменился. После того, что случилось на «Трафальгаре» с ним и кадетами… а может, и раньше – я не знаю. В его жизни было столько трагедий!
Молчание.
– Мам, рассказывай.
– Он стал очень… ранимым. Относится к вопросам морали как никогда чутко, но потерял уверенность в своем праве действовать во имя их. Иногда Ник говорит, что своим вмешательством он только все портит.
– Не правда!
– Конечно, не правда.
Мама молчала очень долго. Я решил было, что она заснула, но снова услышал ее голос:
– Ему тяжело приходилось в политике, особенно после того, как его карьера закончилась. Он очень раним. Мы должны защищать его.
– Что его тревожит?
Она заколебалась.
– Если я скажу тебе, ты никому не расскажешь?
– Кому? Джареду? – презрительно отозвался я и серьезно добавил:
– Даю слово.
– Боже, ты говоришь в точности как твой отец! Он не то чтобы встревожен. На него оказывают давление, не оставляют в покое.
– Кто?
– Проклятые политики. – Мама недовольно покачала головой, – Они с позором сняли его с должности, а теперь жаждут его благословения. Казалось бы, бессмыслица.
– Тогда почему?
– Несмотря ни на что, они уважают его ничуть не меньше, чем прежде. – Мама показала в сторону ворот. – Каждый день там толпятся люди. Как ты думаешь, почему они приходят? Ведь понимают, что он их не примет? Он всегда стоял за честность, порядочность…
Мне показалось, что я услышал, как она всхлипнула.
Мама крепко схватила меня за руку:
– Ф.Т., речь не только о Боландах и его старых друзьях по флоту. Мы должны защищать его от тех, кто собирается снаружи. Он не должен слушать их просьбы. Они его уничтожат. Он слишком хрупок и не выдержит, если вернется в это львиное логово.
– Ма, не волнуйся, он не вернется.
Вскоре она поцеловала меня и ушла.
Через какое-то время я услышал шаги отца. Он возвращался к себе в кабинет.
Спать нисколько не хотелось. Даже иррациональные числа не помогали.
У нас в гостях были Боланды. Может, они снова попытаются оказать на отца давление. К этому времени мама уже заснула и не сможет защитить его. Я надел тапки и пошел вниз к отцовскому кабинету.
Внутри было тихо. Я хотел постучать, спросить, что нужно сделать, чтобы исцелить его от хрупкости.
Нет, лучше хранить молчание. От вопросов он только распереживается. Может, утром удастся выудить из компа какие-нибудь сведения, которые помогут понять.
И я уселся перед дверью в кабинет отца – стеречь, чтоб его никто не беспокоил.
Голоса. Я мгновенно проснулся.
– Вы не представляете, как я сожалею о случившемся. Адам Тенер.
Видно, зашел к отцу через дверь из внутреннего дворика, иначе споткнулся бы об меня.
– Адам, бога ради! – послышался раздраженный голос отца.
– Я хотел сказать… я страшно сожа… – Несколько секунд длилось молчание. – Сэр, я не знаю, что тут можно сказать.
– Ладно, гардемарин, – в голосе отца ощущалась усталая улыбка, – Но заиканьем делу не поможешь. Запомни: нельзя просить прощения за то, что совершил другой.
Я не должен был подслушивать. Это бесчестно. Тем не менее я поплотнее прижал ухо к двери.
– Я извинялся за то, что воспитал Джареда таким.
