крыша съехала от старости, так что я не знаю.
Иногда Чанг поит меня чаем, а сам вспоминает, как к нему заходил Рыболов, еще до моего рождения. Чушь собачья. Нету никакого Рыболова, все это только страшные сказки для малявок.
А все-таки на ночь лучше вписаться к Чангу, чем на улицах зависать. Миды теперь наезжают на бродов и роков, и на улицах ночью опасно. Карло говорит, малявкам нечего соваться наружу. Я, говорю ему, большой стал, но он только смеяться и ерошить мне волосы.
Ничего, я ему покажу. Я им всем покажу. Как сёдни вечером жирному року – думал, вишь, в темноте пройти по земле мидов и велел мне сгинуть. Я помог сгинуть ему самому!
Я оглядеться, но больше роков не видать. Пора делать ноги да спать, только сна у меня ни в одном глазу. По стеночке, в тени, я перебежал улицу и бегом кинулся за угол. Трижды постучать.
Глухо как в танке.
Постучать снова, три раза.
– Убирайтесь, закрыто, – ворчать голос.
– Это есть я.
– Не знаю никаких «я».
Я вздохнул. Старый придурок.
– Я есть Пуук. Впусти меня, пока не схватили роки. Загремели железяки. Долго-долго. Я всматриваться в темноту. Был звук в доме напротив? Хрен его знает. Дверь открылась. Скрипучий старикан в халате свысока глядеть на меня:
– Что натворил мальчик-мид?
– Ничего, – Я быстро закрыл дверь.
– Как же! – Он шаркать к столу, взять свою чашку и громко хлебнуть. – Я тебе что – глупый мид? Еще никто не смог надуть старого Педро Теламона Чанга!
Я принюхался к чайнику:
– Что это тут, чай? А-а-а…
Кофе лучше, когда он предлагать, хоть он думать, ай – только для самых-самых дружбанов.
– Верно, чай.
Он пошел в другой конец комнаты.
– Ладно, так и быть, дам. Есть меняться?
– Не.
Да и дуриком надо быть, чтоб махнуть чего на чай, который мне даром не нужен.
– Дай-ка гляну. – Он засунуть руку мне в карман, скорчил рожу, но не стал сопротивляться. Пару раз он поймал меня, когда я пытаться кой-чего стянуть, и хорошо мне вмазал. Теперь-то я вырос, и это у него не пройдет, разве только я сам позволяю. Сам не знаю почему: почти с него ростом. Он сунул руку поглубже.
Что это? – Я не успеть остановить его, старик вытащить мой нож.
– Отдай! – голос у меня высоко кричать. Он внимательно смотреть нож.
– Кровь? Порезаться? – Его голос тревожный.
– Не.
Он стараться скрыть облегчение.
– Кто?
– Старый жирный рок, – пожал плечами я.
– Почему?
Я удивляться на дурацкий вопрос!
– Потому – рок.
– И все? – Его глаза злые.
– Рок на Тридцать седьмой! Земля мидов.
– Но сделал-то он что?
– Он есть там, вот что сделать!
Глупый старик сильно ударил меня. Больно.
Я вскрикнул:
– Никто больше не смеет бить Пуука! – И выхватил нож.
– Вот как? – Старик весь расщеперился – прямо кошка, которую украсть – и в кастрюлю – Пацан-мид решил пырнуть Чанга?
Шаркающей походкой он подошел совсем близко и распахнул халат:
– Давай, бей сюда! Я хочу получить удар. Чанг быстро окочурится.
