Всхлипывая, она уверяет, что понятия не имеет о спаржевом супе, что никогда не справится с ним, что не позволит на себя кричать, лучше она сейчас же уйдет…
Фрау Эве хотелось бы поразмыслить о том, что она узнала от Губерта Редера, о том, что ей делать с дочерью, что сказать мужу. Тысячи забот требуют ее внимания, терзают ее, но нет, надо утешить семнадцатилетнюю Лотту, посвятить ее в тайну приготовления из сушеных спаржевых волокон, да еще баночки нарезанной консервированной спаржи «настоящего» спаржевого супа. Наконец она обещает безутешной девушке выпросить ей в помощь кухарку — в замке у матери… Она не может освободиться от чувства, что эта дрянная Армгард подслушивает у дверей и потешается над замешательством барыни… Семь неубранных комнат — это же кошмар…
Фрау Эва медленно проходит по двору. Она идет в контору, надо сообщить Пагелю об увольнении двух слуг. Но дверь конторы заперта, на ней, как обычно, болтается записка: 'Контора закрыта. В случае срочной надобности обращаться на виллу'. На вилле нет никого, кроме безутешной Лотты, Пагель, разумеется, в поле; если уволенные слуги захотят получить свои документы, они увидят эту вывеску, — приглашение на виллу. Вот неразбериха!
Фрау Эва пожимает плечами, возмущаться бесполезно: так оно есть.
Она отправляется в замок, она говорит себе, что там по крайней мере все идет своим чередом. Но у замка стоит телега, на которую грузят чемоданы. Как раз в эту минуту подъезжает ветхая колымага, прозванная «ковчегом», в нее впряжены сытые ганноверские лошади ее отца.
— Что случилось, Элиас? — спрашивает она с удивлением.
— Доброе утро, сударыня. Господа уезжают, — сообщает старый Элиас, снимая фуражку.
Она бежит в дом, взбегает по лестнице в спальню матери: фрау фон Тешов, уже в накидке и шляпе, сидит в своем кресле. Позади нее стоит фройляйн Кукгоф, зажав под мышкой пачку палок и зонтов. Фрау фон Тешов командует горничными; раскрасневшись от работы, старательно и весело натягивают они на мебель полотняные чехлы.
— Вот и ты, дитя, — говорит старая фрау фон Тешов, — мы, конечно, не уехали бы, не простившись, мы непременно заглянули бы к вам.
— Но куда же вы так неожиданно собрались, мама? — недоумевает фрау Эва. — Вчера папа ни о чем не заикнулся.
— Дорогое дитя, у меня была ужасная ночь! — Она хватается за голову и сокрушенно вздыхает. — Надо же было твоему мужу привезти каторжников в наше милое Нейлоэ…
— Но ведь их уже нет, мама!
— Сбежали! Я всю ночь глаз не сомкнула. Все слышала какие-то шорохи. Скрипели ступеньки, один раз на лестнице раздалось хихиканье. Да, вот точно так, как ты теперь хихикаешь, дура ты, Марта! — сердито набрасывается фрау фон Тешов на одну из горничных, которая заливается краской и низко склоняется над валиком дивана.
— Это все твое воображение, мама. Ведь на дороге караулил жандарм, а по словам офицера…
— Дорогая моя, я верю только своим ушам! Я уезжаю — твой отец на этот раз сама предупредительность. Мы едем сначала в Берлин — гостиница Кайзергоф, заметь себе, Эва, на всякий случай. Мы не дадим убить себя в своих постелях, нет.
Тетя Ютта тоже решительно заявляет, гремя зонтиками, что уж лучше гостиница, чем погост.
Фрау Эва видит, что нет смысла возражать против этой поездки. Загадкой остается лишь покладистость отца, которого жена обычно никакими жалобами не могла вытащить из милого его сердцу Нейлоэ. Но нет худа без добра: зато ей нетрудно будет заполучить у матери кухарку. Она поспешно сообщает об уходе Редера и Армгард. Качая головой, слушает ее фрау фон Тешов.
— У тебя всегда нелады со штатом! А все оттого, что ты слишком балуешь людей. На вечернюю молитву ты их никогда не присылаешь!
Наконец, после нескольких язвительных замечаний, фрау фон Тешов снисходит к просьбе дочери: в помощь ей назначается Марта. Но Марта не согласна. Нет, она не хочет. Ее наняли в замок, а не на виллу. Фрау фон Тешов уговаривает ее, фрау фон Праквиц обещает особую плату, вставляет слово и фройляйн фон Кукгоф. Марта стоит на своем, она не хочет, нет. Она ничего не имеет против барыни, но не хочет. Приходит Трудхен, но Трудхен тоже не хочет. У Трудхен даже есть оправдание: на вилле ей будет страшно. Это так далеко от деревни, а теперь, когда сбежали каторжники…
— Я, если хочешь знать, даже не виню ее, Эва, — шепчет фрау фон Тешов. — Как ты можешь быть спокойна за Виолету? Тебе бы следовало отправить ее с нами в Берлин.
На одну минуту фрау фон Праквиц кажется, что это и в самом деле было бы правильно. Но Виолета уехала с отцом.
— Ах да, в вашем новом авто! Хорст-Гейнц сейчас же позвонил в Берлин, около двадцати тысяч марок стоит эта машина. Откуда только у вас берутся такие деньги, а вы еще плачетесь на аренду!
— Как же насчет кухарки, мама?
— Но ты же сама слышишь, милочка, — не могу же я неволить их при таких обстоятельствах. Если с ними что у вас случится, я ввек себе не прощу.
— Нет, конечно, не стоит, мама, я обойдусь с помощью Минны или Гартиг.
— Я рада услужить, Эвхен, но тебе бы, право, следовало подтянуть прислугу. Ведь ты, говорят, по целым неделям не заглядываешь на кухню!
Маленькие колкости, нежные заверения, прощание…
Когда они спускаются к экипажу, в сенях стоит тайный советник фон Тешов в своем праздничном городском костюме, который выглядит на косматом захолустном помещике еще ужаснее, чем грубошерстная куртка.
— Одну минуточку, Эва. Да влезай же, Белинда. Мне надо еще потолковать с Эвой. — Он берет ее под руку, отходит с ней на несколько шагов в сторону, в парк. — Мне хотелось кое-что сказать тебе, Эва, твоему мужу я бы этого не стал говорить, да он ничего и слушать не хочет. Ты удивляешься поездке…
— Мама говорит, что все наделали сбежавшие каторжники!
— Чепуха! Ты думаешь, я уехал бы из-за нескольких дурацких каторжников? В этот окаянный Берлин? Хе-хе, не так уж глуп тайный советник Хорст-Гейнц фон Тешов! Нет, скажи, ты что-нибудь слышала о путче?
Он испытующе смотрит на дочь, она не отвечает.
— Ну-ну, тебе незачем и говорить — я могу тебе все по пальцам перечесть: неожиданный приезд моего почтенного зятька, новый автомобиль… Значит, и муж твой туда же? Надеюсь, он по крайней мере получил деньги на машину. Ведь не такой уж он болван, чтобы влезать в долги ради этих господ…
Фрау Эва молчит.
— Ну вот! — весело говорит фон Тешов. — Так и есть. Каждый сходит с ума по-своему. Мне-то все равно. Я только тебя не пойму. Хорошо. Прекрасно. Замнем это! Но вот что я скажу: путч провалится. Эти господа могут болтать что им угодно: рейхсвер с ними не пойдет. Последние дни я не зевал, собирал сведения — это мертворожденный ребенок! В нашей деревне тоже найдется дураков двадцать, которые с ними пойдут. Староста Гаазе, умная голова — из первых. А второй умник — мой зять…
— Папа, надо бы предупредить этих людей!
— Как же! Поверь старику, дочка, каждый на тебя же будет в обиде, если ты не дашь ему сделать глупости, которые он затеял. Может быть, постреляют немножко, ну и что же! Они все еще лезут в драку, не понимают, что Клемансо и Пуанкаре животики надрывают, видя, как мы тут друг друга убиваем. Итак, Эвхен, смотри, постарайся взять мужа хитростью: уезжайте! Если останетесь здесь, придется волей- неволей стать на чью-нибудь сторону, ввязаться во всю эту кутерьму. Лучше уезжайте!
— Ведь он с ними, — говорит она тихо.
— Ну, девочка, мне ли тебя учить, как совладать с мужем? Скажи, что ты хочешь сегодня вечером уехать во Франкфурт, заболей, что ли, аппендицитом — только бы уехать!
— Да пусть его, папа!
Старик вскидывает брови.
— Ах ты черт! — восклицает он удивленно. — Вот как далеко зашло дело? Ну, Эвхен, долго же это у тебя тянулось! Я всегда думал, что у меня умная дочь…
— Ах, папа…
