— Ну и прекрасно, пусть себе участвует в путче, по мне пусть и машина пропадает… — Он остановился, испуганный собственным великодушием. — Нет, в этом как раз нет надобности. Следовало бы тебе принять меры, Эвхен, чтобы машина завтра не могла уйти, посоветуйся с господином фон Штудманом, это хитрый пес.
— Да, папа, ты уезжаешь — кому же мы завтра уплатим аренду?
— Ах, аренда! А деньги у вас есть? Ну, оставим это до моего возвращения.
— Нет, папа, не годится. Штудман привезет деньги сегодня вечером, мы не можем рисковать: курс-то падает.
— Черт возьми! — восклицает старик, изумленно глядя на дочь. — Я никак не думал, что у вас завтра будут деньги. Что же теперь делать?
— Скажи, кому уплатить, папа. Я не оставлю у себя деньги позже первого октября.
— А завтра — путч. Завтра марка будет падать и падать. Знаешь что, Эвхен, заплати этими деньгами за машину.
— А ты потом возьмешь машину вместо арендной платы, папа? Но только согласие в письменной форме.
— Ну вот! Еще вопрос, что станется завтра с этой машиной?! Где деньги, там кончается родство. Знаешь, что я придумал? Пошли вашего молодого человека, Пагель его, кажется, зовут, следом за мной, в Кайзергоф. Я оплачу ему поездку в третьем классе. Ну и что-нибудь на расходы дам.
— Тоже не выйдет, папа, я хочу по некоторым причинам, чтобы Ахим вручил тебе деньги лично.
— А ну вас к черту! — в бешенстве кричит старик. — Лучше бы мне просто уехать, не повидавшись с тобой! Сами соображайте, как избавиться от денег. Пусть Ахим приедет ко мне!
— Этого Ахим не сделает, папа. Ты знаешь, что ему завтра предстоит.
— Обязан сделать! Платить долги — важнее.
— Мы и хотим платить, но здесь, на месте!
— Ах, так ты хочешь, чтобы я остался здесь? Нет, душенька, для этого твой отец слишком умен. Элиас, иди-ка сюда. Слушай-ка, Элиас, сегодня вечером или завтра утром ты получишь у моего зятя кучу бумаги, то, что теперь называют деньгами, понимаешь?
— Да, господин тайный советник.
— Ты положишь деньги в мою старую дорожную сумку, ту, знаешь, коричневую кожаную, а затем немедленно отправишься на вокзал и первым же поездом приедешь ко мне, в Кайзергоф. Адрес помнишь, Элиас?
— Вильгельмплац, господин тайный советник.
— Правильно, Элиас. Ни одной живой душе ни слова. На вокзале Фридрихштрассе можешь взять такси. Но ни на минуту не выпускай сумку из рук.
— Как можно, господин тайный советник!
— Элиас, в суматохе у тебя могут срезать сумку и ты явишься ко мне в Кайзергоф с одной ручкой?..
— Я явлюсь с сумкой!
— Да, Элиас! Знаешь что, положи на дно камень, ты по весу будешь чувствовать…
— Слушаю, господин тайный советник.
— Вот и прекрасно. Теперь все в порядке, Эвхен?
— А как же квитанция за аренду, папа?
— Но теперь у меня уже ни минуты времени! Недоверчивая у меня дочь! И не могу же я дать тебе квитанцию, прежде чем не пересчитаю, сполна ли уплачены деньги!
— А мы не можем дать Элиасу деньги без квитанции!
— Слышишь, Элиас, она тебе не верит! Сколько раз ты, бывало, засовывал ей соску в рот, когда она орала в своей коляске, а теперь она тебе не верит! Ну, Элиас, я тебе тут же на ходу напишу квитанцию. Ты аккуратно впишешь в нее полученную сумму, миллиарды, миллионы — в точности, Элиас!
— Слушаю, господин тайный советник!
— И время запишешь, в точности час и минуты! Смотри, чтобы это было до двенадцати, когда меняется курс доллара. Подожди-ка, твоя луковица ходит правильно?
Тщательно сверяются часы, Элиас получает квитанцию. Фрау фон Тешов уже пять минут кричит из экипажа:
— Мы опоздаем к поезду, Хорст-Гейнц! Эва, не задерживай отца!
Тайный советник пожимает дочери руку и, помявшись, целует ее в щеку.
Фрау фон Праквиц медленно идет назад, на виллу.
Пусто, пусто… Все бежит из Нейлоэ, как из зачумленного места.
Порой на ротмистра, как это бывает с людьми непрактичными, вдруг находил деляческий стих. Когда его шурин Эгон, придя в восхищение от машины, все же нашел ее очень дорогой, у ротмистра блеснула мысль превратить в истину то вранье, которое он преподнес жене: заставить остадских путчистов заплатить за машину.
С видом превосходства заверил он шурина, что умному человеку автомобиль иногда не стоит даже того, что он стоит, то есть почти ничего, ровно ничего — и намеками, подмигиванием, таинственными словечками внушил шурину, что между новым автомобилем и предстоящим путчем существует некая связь. О путче Эгон, конечно, уже слышал. О путче, по-видимому, все давно слышали, ротмистр во всяком случае последним. Шурин, видно, не особенно верил в успех путча. Но как истый сын своего отца, молодой Тешов полагал, что если на нем можно нажить такой автомобиль, то это уж не такая плохая затея.
Когда повеселевший ротмистр поехал затем домой, вместе с не менее повеселевшей Вайо, он был уже твердо убежден, что рейхсвер обязан заплатить ему за машину. Как этот майоришка осмелился приказать ему явиться с машиной! Его кровью отечество может распоряжаться, но на его имущество оно посягать не вправе. И так как карканье Эвы и шурина задело его за живое, он решил завтра же, еще до путча, поехать в Остаде, нажать на знакомых рейхсверовцев и вырвать у них кругленькую сумму для очередного платежа. Второго октября фирма потребует у него первый взнос за машину; ротмистр не имел ни малейшего представления, где взять денег, но незачем заранее ломать голову на этот счет. Завтра, в Остаде, видно будет!
Он повернулся и спросил у дочери, весело напевавшей про себя, какого она мнения о поездке в Остаде.
Виолета была, конечно, в восторге. Она бросилась на шею отцу и расцеловала его так горячо, что ротмистр даже что-то заподозрил. Но нет, это только хмель, заманчивая поездка в автомобиле, разрядка после долгих тоскливых недель домашнего ареста!
И все же на какой-то миг ротмистр почуял правду: поцелуй предназначался не отцу, а возлюбленному. Хороша новая машина, хороша поездка, но Остаде это значит лейтенант. Невозможно поехать в Остаде и не увидеть лейтенанта!
Только мысль о матери тревожила Виолету, и она осторожно спросила:
— А мама?
И отец тотчас же рассердился:
— Твоя мама не сторонница военных переворотов. Лучше не докучать ей этим. Самое верное — это как следует сделать дело, а затем удивить ее результатами.
— Но, может быть, и маме хотелось бы поехать с нами?
Виолета очень беспокоилась, мама была совсем не нужна ей при свидании с лейтенантом.
— Или, может быть, она не позволит мне поехать?
— Раз я тебе позволяю, Виолета!
Это был тон человека, который чувствует себя хозяином в доме, но про себя ротмистр был не так уж уверен в своем праве распоряжаться дочерью. Он не слишком разбирался в психологии молодых девушек, и, однако, в поцелуях, которыми осыпала его Виолета, было нечто, испугавшее его. Но, пожалуй, и Эва разбирается в этом не лучше. Запереть девочку в четырех стенах ни за что ни про что — разве это не возмутительно?! Хорошо, что Виолета не злопамятна. И все же Эва могла бы, в виде компенсации, чем- нибудь побаловать ее. Нет, Виолета положительно заслужила эту поездку в Остаде!
