называемыми ва-лаи. Они ходили, ковыляя, вокруг ямы и гортанным голосом произносили нараспев «о- вуло-вуло» — старинное заклинание, смысл которого никто уже не в состоянии перевести. После этого они уступают место другим мужчинам, которые палками переворачивают камни, так что раскаленная сторона оказывается наверху. Видимо, наступает торжественный момент.
Туи-на-ивакалита — здоровенный мужчина лет сорока, в обычное время служит на острове Бенква почтмейстером. Сейчас он речитативом рассказывает, откуда возник такой обычай. «Мы с вами увидим, по-прежнему ли владеют мужчины племени савау маной своих предков, обладают ли они и сегодня священной силой».
Прежде чем я успеваю сообразить, что, собственно, происходит, Туи с громким криком прыгает в яму, остальные следуют его примеру. Всего в яме набралось с десяток мужчин. Они в бешеном темпе принимаются прыгать на раскаленных камнях, время от времени останавливаются, словно болотные птицы на берегу реки, и, подняв ногу, показывают ступню зрителям, которые восторженно выкрикивают: «Мана, мана!» (Fig_10.jpg).
Я слежу за лицом Маки. Он стоит, обратив полузакрытые глаза к небу. По выражению его лица не скажешь, что ему больно. Внезапно юноша начинает петь.
— О чем он поет? — спрашиваю я Куми. — Это старинная языческая песня?
— Нет, это псалм. Мака — вожак молодежи среди миссионеров-методистов на Бенкве.
Между тем мужчины в яме вошли в настоящий транс. Я отсчитываю секунды. Одна… две… три… четыре… Лишь на счете шестнадцать-семнадцать они медленно направляются в угол ямы и выбираются на траву, держась за протянутые лиановые прутья. Но долго стоять здесь они не могут, потому что зрители и помощники кидают на раскаленные камни листья и ветки, и кверху поднимается удушливый дым. Он служит сигналом к новым испытаниям. Савау по-прежнему совершенно спокойны, движения их величественны; они все так же равнодушны к боли, которую, как мне кажется, они не могут не испытывать, но которой тем не менее они явно не чувствуют.
На сей раз мужчинам предстоит доказать, что они способны победить дым, брата огня. У меня такое чувство, что сейчас они задохнутся, но из земляной печи, окутанной дымовой завесой, не доносится ни стона, ни кашля. Истекая слезами от дыма, я слышу лишь монотонное пение.
Испытания заканчиваются столь же внезапно, как и начались. Мака по праву гордится: он впервые участвовал в обряде и блестяще выдержал экзамен.
— Дух огня по-прежнему нас защищает, — говорит Мака. — Бог ему помогает, — добавляет он, заметив, что я стою рядом с миссионером.
— И тебе совсем не было больно?
— Нет, было только удивительно приятно… Такое же чувство я испытываю, когда пою псалмы.
— Можно посмотреть твои ступни?
Мака с готовностью их показывает. Я не вижу никаких следов ожогов. Но, быть может, это объясняется тем, что затвердевшая подошва стала не менее «огнеупорной», чем асбест? По крайней мере другое объяснение мне попросту не приходит в голову.
— Что вы думаете об этом хождении по огню? — спрашиваю я миссионера-туземца, гостеприимством которого пользуюсь во время своего пребывания на острове.
— А что мне думать? В этом ритуале участвуют наши лучшие люди. Вы же слышали слова Мака о том, что христианский бог помогает языческим богам. Тут я, конечно, с ним не согласен. Но, честно говоря, разве перестаешь быть добрым христианином из-за того, что раз в году ходишь по раскаленным камням и отдаешь известную дань богам огня своих предков?
В далекие времена мятежа на «Баунти» этот обычай принес воинам племени савау славу бесстрашных. Они строили боевые каноэ и совершали на них опустошительные набеги на прибрежные районы Вити-Лсву, однако до жителей горных районов острова никогда не доходили. Еще и по сей день в глубь этого большого острова ведут лишь узкие тропы, по которым можно проехать только на лошади. Там, в затерянных деревеньках, до сих пор живут примитивные племена. В самом центре острова, в четырех днях пути верхом от последнего цивилизованного поселения, на горном склоне, в окружения колючих зарослей и травы высотой в человеческий рост, раскинулась деревенька Намбутаутау, где был убит и съеден последний белый человек в Южных морях.
Это было своего рода историческое событие. А потому направимся и мы в Намбутаутау.
Глава пятая
Когда мы взобрались на лошадей и направились по тропе, ведущей нашу маленькую экспедицию в глубь острова Вити-Леву, Куми, едущий позади меня, указал на пальму, что росла на вершине холма, покрытого щетинистой травой.
— Посмотри, вон там фиджийская крепость, — кричит он. — С этой высоты один человек шесть месяцев защищался от врагов.
Крепость? Я не сразу понимаю, что он имеет в виду. Куми натягивает поводья и кричит лошади «бу- ух», что означает команду остановиться. Мы спешиваемся и пробираемся сквозь траву.
— Ты не очень разберешься в жизни здесь, на Вити-Леву, если не постигнешь важнейшее из наших жизненных правил… Оно имело значение вплоть до нашего временя, — говорит Куми.
— В чем же его смысл?
— Стараться не угодить в земляную печь, а потому всегда находиться неподалеку от кокосовой пальмы, на которой при необходимости можно укрыться.
Я устремляю взгляд на пальму. Слегка раскачиваясь, она тянется на 20–25 метров ввысь; на ее верхушке большими связками висят орехи. Одни из них зеленые, это незрелые орехи, другие — коричневые, с такой твердой скорлупой, что я понимаю американских солдат, которые во время войны считали внезапно падающий кокосовый орех не меньшей опасностью, чем японскую засаду. Многие орехи весят семь-восемь килограммов и, падая с высоты 20–25 метров, легко пробивают череп взрослого человека. Я затрудняюсь сказать, сколько их на дереве, но, по мнению Куми, штук 400–500.
Под самой верхушкой пальмы — настоящие заросли из острых длинных веток и тонких волокон, напоминающих лен. Они свисают со стволов пальм, ветви которых, раскинувшись веером, дают тень и прохладу.
— Вплоть до того времени, когда к нам чуть больше ста лет назад пришло огнестрельное оружие, каждая высокая и крепкая кокосовая пальма считалась почти неприступной крепостью, — продолжает Куми. — Пальмы не только давали нам пищу и строительный материал для домов и каноэ, но и спасали жизнь тысячам фиджийцев. Наше племя давно бы вымерло, не будь у нас этих деревьев.
Каждая деревня была практически независимым государством. Дома строили за бамбуковыми зарослями, на труднодоступных вершинах. Жители отдельных поселений были сильнее других, и их воины постоянно нападали на соседей, убивали людей палицами, уводили с собой пленных, которых затем содержали в бамбуковых клетках, словно свиней. Со временем их убивали и съедали, а тех, кого не могли съесть, перевозили в другие места в качестве «длинных свиней».
Войны в те далекие времена затевались прежде всего как охота за человеческим мясом. Если победители сами не были в состоянии съесть всех пленников, они могли отвезти их в отдаленные поселки. Так вырастали деревни, где скупщики «длинных свиней» всегда могли рассчитывать на получение желанного товара. Важнейшими из них были Нандрау и Намбутаутау (Fig_11.jpg; Fig_12.jpg).
