– Зачем вам представляться? – неожиданно сказала Варвара. – Я вас и так знаю!
– Неужели? – усмехнулся Полудин. – По-моему, я вас вижу впервые. Хотя… – Он недоговорил: вот так же когда-то стояла синеглазая, с золотистыми веснушками Варвара с березовым, в крупную клетку, коробом, на солнечной поляне, и так же, как теперь, среди прошлогоднего бурьяна росла хрупкая, с полузакрытыми лиловатыми ресницами сон-трава…
– Не верите? – живо спросила она.
– Не знаю.
– Хотите, я вам докажу?
Полудин пожал плечами:
– Попробуйте!
– Хорошо. Слушайте! Только не улыбайтесь.
Но Полудин и не думал улыбаться: что-то очень серьезное, не менее загадочное, чем история с «Пордэем», происходило у него на глазах.
– Тогда слушайте! – строго сказала Варвара и, потянувшись лицом к небу, начала:
Она читала стихи нараспев, с незначительными перемолчками, словно продолжала петь свою древнюю песню.
Она закончила чтение, задорно спросила:
– Ну что?
– Откуда вы знаете мои стихи? – по-юношески краснея, воскликнул Полудин. – Они нигде не печатались!
Варвара многозначительно улыбнулась:
– Неужели не помните? Вы же мне их на балу в Дворянском собрании подарили.
У Полудина весенняя земля поплыла под ногами:
– Какой еще бал?
– Успокойтесь! – сказала Варвара, всем своим видом показывая, что готова вернуть ему утраченное равновесие. – Не было никакого бала. Эти стихи вы читали позапрошлым летом в Алешунине. На Празднике поэзии. Помните?
Он обрел под собою твердь, но голова продолжала по-прежнему кружиться, томительно, сладко.
– У вас хорошая память! – сказал Полудин, вглядываясь в удивительно родное, не раздражающее ни единой черточкой лицо.
– Обыкновенная память, – согласилась Варвара. – Просто запомнилось, и всё!
– Да, это бывает! – задумчиво сказал Полудин. – Запомнится, и всё! – И, продолжая неотрывно смотреть на Варвару – он словно родниковую, незамутненную воду пил с ее лица, – спросил, подбирая слова: – А вы к охотникам… на Ямы… не собираетесь?
– Зачем? – удивилась она. – У них свои дела. – И, чуть помедлив, обнадежила: – Ну разве что ушицы отведать…
– Ну, всего! – прощаясь, проговорил Полудин. Он как будто понукал себя. – Ну, всего!
– Подождите! – встрепенулась Варвара.
Она подплыла к нему и, словно готовясь приласкать напоследок, поднесла к его лицу маленькую, с бирюзовым перстеньком руку. Его сердце застучало на всю поляну, на весь лес. И она, вглядываясь в его неприкаянные глаза и сильно краснея, как теперь могут краснеть лишь немногие, строго сказала:
– Да подождите же! Вы все тенеты собрали!
Она, торопясь, сняла с его кепки серую паутинную налипь и старательно, по-детски показала. Он, сдерживая разгоряченное дыхание, понимающе кивнул ей и тут же, словно опасаясь нового, способного обмануть жеста, неловко стянул с себя головной убор и сам, не дожидаясь помощи, стал обирать липнущую к пальцам паутину. Он это делал довольно долго, стараясь не смотреть на Варвару. Потом надел кепку, широким солдатским движением поправил поясной ремень, потоптался на месте, словно прикидывая, в какую сторону идти, наконец развернулся и каким-то неестественным, спотыкающимся шагом – будто его, вопреки воле, выталкивали с поляны – зашагал к Озеру.
«Только бы не оглянуться! – настраивал он себя. – Только бы не выдать себя!»
Ему казалось, что она смотрит вслед и всё понимает.
Он стремился в чащугу. Здесь ему, защищенному от пристального взгляда Варвары, было спокойнее. И более выверенным, устойчивым становился вышедший из повиновения шаг.
«Что я вообразил, старый дурак! – корил себя Полудин. – Расчуфыкался, как весенний тетерев! Еще немного – и завальсировал бы на кругах…»
Но какое-то спортивное чувство, не ведающее ни возраста, ни сторожкой оглядки, возражало: «А собственно, почему дурак?»
И когда вблизи Озера, в колючей непролази шиповника он, встав на колени, выкапывал охотничьим ножом мохнатые, узловатые на сгибах корни, знакомый женский голос подначивал: «А собственно, почему дурак?»
